Мерлин

Лоухед Стивен Рэй

Так они преследовали вепря, пока не оказались подле большой крепости, которой прежде не видели. Вепрь и гончие вбежали в крепость, и, как ни вслушивались друзья, они не различили больше не звука.

— Войду-ка я в эту крепость и узнаю, что приключилось с собаками, — сказал Придери.

— Ллеу свидетель, нехорошо ты придумал, — промолвил Манавиддан. — Ни ты, ни я прежде тут крепости не видали, и вот тебе мой совет — держись подальше от этого странного места. Может быть, крепость поставил тот же, кто наложил заклятие на страну.

— Может,

ты и прав, да не по сердцу мне терять такую славную свору. — И, не послушав доброго совета, Придери направил лошадь вперед и въехал в ворота крепости.

Внутри он не увидел ни человека, ни зверя, ни вепря, ни собак, ни башни, ни покоя, а только большой мраморный круг, а над ним, на четырех золотых цепях, которые уходили в небесную высь, прекраснейшую чашу из чистого золота. И хотя Придери много в жизни повидал золотых вещей, эта была лучше всех.

Подошел он к мраморному кругу и увидел Рианнон, жену Манавиддана, которая стояла неподвижно, как камень, и рукой держалась за чашу.

— Госпожа, — спросил Придери, — что ты тут делаешь?

Она не ответила. Чаша была до того хороша, что Придери, не чая беды, подошел и коснулся ее рукой. В тот же миг рука его прилипла к чаше, а ноги — к кругу, и он застыл, как каменное изваяние.

Той порою Манавиддан ждал и ждал, но Придери не появлялся.

— Ладно, — сказал он себе, — ничего не поделаешь, нужно идти следом.

И вошел в ворота.

Здесь он, как и Придери, увидел великолепную золотую чашу на золотых цепях. Увидел и свою жену Рианнон, которая держалась за чашу, и Придери рядом с ней.

— Любезная супруга, — промолвил он, — и друг Придери, что вы здесь делаете?

Ни тот, ни другая не ответили, но едва он произнес эти слова, как по крепости раскатился мощный удар грома и повис густой туман. Когда же туман рассеялся, Рианнон, Придери и сама крепость пропали, как и не бывали.

— Горе мне! — вскричал Манавиддан. — Один я остался, нет со мной ни друга, ни даже собаки. Ллеу свидетель, не заслужил я такой участи. Что же мне делать?

Пришлось ему жить одному. Он ловил рыбу, охотился на диких зверей и посеял в землю несколько зерен пшеницы, которые нашел в кармане. Пшеница дала богатый урожай, и со временем он смог засеять целое поле, потом еще и еще. Да и не диво, ведь пшеница была лучшая в мире.

Манавиддан ждал, и вот пшеница поспела. Он уже чувствовал во рту вкус будущего хлеба. И вот, глядя на свою ниву, сказал себе: «Глупец я буду, если не уберу ее завтра».

И вернулся к себе в шалаш навострить серп. Ранним утром вышел он жать пшеницу, глядь: стебли торчат, а колосьев нет. Унес кто-то все зерно, оставил одну солому.

В печали бросился Манавиддан на второе поле. Колышутся на ветру спелые колосья. Сказал себе Манавиддан: «Глупец буду, если не уберу их завтра».

Назавтра проснулся он засветло и пошел жать пшеницу. Пришел на поле, глядь: одни голые стебли стоят. Унесли зерно.

— Увы мне! — вскричал он. — Что за враг вздумал меня погубить? Если он и третье

поле разорит, придет мне погибель!

Поспешил Манавиддан на третье поле и увидел, что зерно поспело.

— Глупец буду, если не уберу его завтра, — сказал он себе, — да и вообще не жить мне больше, ибо это моя последняя надежда.

И сел он, где стоял, чтобы всю ночь сторожить поле и подкараулить врага. Смотрел он, смотрел и к полуночи услышал ужасающий шум. Глядь — бежит видимо-невидимо мышей. Столько их было, что он глазам своим не поверил.

Не успел он охнуть, как мыши рассыпались по полю, каждая взбежала по стеблю, отгрызла колос и сбежала вниз, унося зерна во рту. Манавиддан бросился спасать свое поле, да мышей уже и след простыл.

Одна мышь была тяжелее других и не могла бежать так быстро. Манавиддан поймал ее, посадил в рукавицу, а отверстие перевязал шнурком и понес мышь-пленницу в свою лачугу.

— Видит Ллеу, — сказал он мыши, — как повесил бы я вора, укравшего мой урожай, так и тебя повешу.

На следующее утро пошел Манавиддан на холм, с которого начались все его злоключения, и взял с собой мышь в рукавице. Здесь, на самой вершине холма, воткнул он в земле две рогульки.

Тут же у подножия холма появился человек на тонконогой кляче, одетый в нищенские лохмотья.

— Добрый день тебе, господин, — окликнул нищий Манавиддана.

Манавиддан повернулся к нему.

— Ллеу да будет добр к тебе, — отвечал он. — Вот уж семь лет, как не видел я ни одного человека во всем моем королевстве. Ты первый.

— Я просто проезжал через эти пустынные земли, — сказал нищий. — Скажи, господин, чем ты занят?

— Казню вора.

— Что за вор? Существо, которое я вижу в твоей руке, больше похоже на мышь. Неприлично великому владыке прикасаться к такой твари. Уж точно ты ее отпустишь.

— Ллеу клянусь, нет! — с жаром воскликнул Манавиддан. — Эта мышь и ее товарки лишили меня пропитания. Я намерен казнить ее, прежде чем умру с голоду.

Нищий уехал, и Манавиддан стал прилаживать на рогульки перекладину, но тут его снизу окликнул голос:

— Привет тебе, господин.

— Ллеу меня разрази, здесь становится людно, — пробормотал Манавиддан. Он огляделся и увидел у подножия холма благородную даму на серой кобыле.

— Добрый день и тебе, госпожа, — сказал он, — что тебя привело сюда?

— Я проезжала мимо и увидела, что ты тут трудишься. Чем ты занят? — с учтивостью спросила она.

— Вешаю вора, — объяснил Манавиддан, — если это для тебя важно.

— Для меня это и впрямь неважно, — сказала дама, — но мне представляется, что твой вор — мышь. Я бы сказала, повесь ее всенепременно, не будь унизительно для человека твоего сана и достоинства связываться с поганой тварью.

— И что же я, по-твоему, должен сделать? — с подозрением промолвил Манавиддан.

— Дабы ты себя не бесчестил, я бы дала золотую монету за ее свободу. — Она чарующе улыбнулась, и Манавиддан чуть было не поддался.