Мерлин
Шрифт:
Саксонский предводитель — здоровый, как бык, с соломенно-желтыми косами, стоял под значком в окружении телохранителей-гирдов и в изумлении взирал, как рухнули страшные черепа. Яростный вопль донесся до меня, словно издалека: я вновь вошел в то странное состояние, когда мне казалось, что все остальные движутся еле-еле, как будто спят.
Бегущее в атаку войско превратилось в неповоротливую, медленно ползущую массу, скованную дремотным оцепенением. Опять, как в битве при Маридуне, я сделался неуязвимым. Каждый удар мой был рассчитан и смертоносен, я валил
Шум битвы казался плеском далекого моря. Движения мои были отточены и грациозны, удары — метки и неукротимы, меч обрел собственную жизнь — изрыгающий смерть струящийся алый дракон.
Враги падали, будто я — серп, а они — спелые колосья. Я разил и разил, неся смерть, как кару.
Вокруг кипела битва. Первая атака Гвендолау прошла успешно, но вторая захлебнулась. Саксов было слишком много, наших конников — слишком мало. Да, мои дружинники каждым ударом сражали врага, но на место убитого варвара вставали двое, и не успевал всадник вытащить меч из поверженного противника, как его стаскивали с коня.
Я спешил на выручку тем, кто ближе, но атака увлекла меня в самую гущу саксонского войска, далеко от большей части дружининков. Тут и там моих молодцов стаскивали на землю и приканчивали топорами. Я ничем не мог их спасти.
Светловолосый великан-предводитель вырос передо мной с исполинским молотом в руках. Ярясь от злости, он бросил мне вызов, уперся покрепче и размахнулся молотом — жилы на его могучих плечах вздулись от усилия. Он стоял, как дуб. Я направил коня прямо на него. Солнце играло в его желтых волосах, в чистых голубых глазах не было страха, с молота капала кровь моих друзей и сородичей.
Я развернулся к нему, выждал, пока он занесет молот, и полоснул мечом по оставшемуся без прикрытия животу.
Человек послабее упал бы, но златовласый гигант устоял и взмахнул молотом с такой силой, что рана лопнула. Кровь и внутренности хлынули наружу, и я разразился смехом.
Выронив молот, вождь ухватился за живот, и я пронзил мечом его горло. Темная кровь брызнула мне на руки.
Глаза его вылезли из орбит. Еще мгновение он стоял, потом рухнул навзничь. Я выдернул меч из его горла, не переставая хохотать над этой нелепостью.
Я сразил саксонского вождя! Он убил мою жену и неродившегося ребенка, а я уложил этого исполина при помощи детской хитрости. Слов нет, чтобы передать всю несуразность случившегося. Я рыдал от смеха, так что во рту стало горько от слез.
Когда предводитель упал, варварские ряды смешались. Саксы лишились вождя, но не потеряли ни отваги, ни кровожадности и бились все с тем же остервенением. Смерть вождя только подстегнула их. Теперь они сражались за право сопровождать своего предводителя в Валгаллу — великий чертог воинов их убогого загробного мира.
Что ж, я многим помог снискать эту честь.
Однако мои братья по оружию были не столь удачливы. Слишком многие из них полегли в тот день. Помню, как накал битвы вокруг меня на мгновение остыл, и я, оглянувшись, увидел, что лишь крохотная горстка моих дружинников сдерживает варварский натиск. Горстка... все, кто еще оставался в живых.
Скакать туда... но просвет снова сомкнулся, и я потерял их из виду. Больше я никого живым не видел.
Страшный порыв охватил меня — кровожадная ярость. Я рубил и колол что есть силы, как будто сердце мое вот-вот разорвется. Враги падали один за другим. Я начал страшиться, что супостатов не хватит, чтоб утолить мою жажду крови. Я огляделся: больше мертвых, чем живых, — и почувствовал отчаяние.
— Вот я! Вот Мерлин, хватайте меня!
Только мой голос и звучал в поле. Варвары, онемев перед лицом моего праведного гнева, таращили коровьи глаза, сила их оставила.
— Сюда! — кричал я. — Сюда те, чья отрада — смерть! Я увенчаю вас славой! Я дам вам то, чего желают ваши сердца! Я подарю вам великолепную смерть! Сюда! Получите по заслугам!
Они оторопело переглядывались. Их оставалось человек, наверное, семьдесят против меня одного. Да, бой был жарким.
Но я горел, Аннвас, горел ярким и праведным огнем, и враги трепетали. Мужество их уходило, как вода в песок.
Само солнце казалось тусклым рядом с моим мечом, когда я врубился в их кучу. Семьдесят воинов, и ни один не сумел поднять на меня топор. Они падали, как подрубленные дубы, и со стоном, сжимая раны, уходили в темные пещеры смерти.
Кровь пропитала землю под их ногами, почва стала багряною, как вино, и скользкой, так что они не могли подняться. Я рассекал их головы от макушки до подбородка. Они падали мертвыми в кровь товарищей.
То была жуткая бойня.
Под конец немногие уцелевшие бросили оружие и побежали, но и они не укрылись от моего гнева. Я нагнал их сзади и топтал копытами, гарцевал на их телах, покуда в живых не осталось ни одного.
Все было кончено. Я сидел в седле и смотрел на место побоища. Саксы лежали один на другом, и я кричал им:
— Вставайте! Вставайте, мертвые! Берите оружие! Вставайте и бейтесь! — Я хулил их, мертвых, осыпал проклятиями и бранью, призывал сразиться со мной.
Но уже никто не отвечал на мои угрозы.
Пять сотен саксов лежали мертвыми, а мне все было мало. Горе, ненависть, ярость, злоба еще кипели в моей душе! Ганиеда мертва, и с ней наш ребенок, Гвендолау, Кустеннин, Барам, Пеллеас, Балах, все мои храбрые дружинники. Еще вчера они дышали, жили, любили, а ныне превратились в застывшие тела. Мои друзья, жена, братья мертвы, и кровь, которую я пролил за этот день, не искупает их смерти.
О, Аннвас, Крылатый Вестник, я своей рукой истребил сотни... Сотни, слышишь? сотни...
И мне было мало!
Полуденное марево висело над полем. Все так тихо... тихо... только вороны уже слетелись клевать мертвым глаза. И я понял жуткую правду войны: любой человек, друг или враг, становится добычей стервятников.
Я видел, как смерть шла среди поваленных трупов, потирала костяные руки и скалилась беззубыми челюстями, глядя на мои замечательные свершения. И она приветствовала меня: