Меррик
Шрифт:
К этому времени уже никого не удивляло, что Меррик иногда попивает. И не раз она обхватывала меня руками и целовала так, что я испытывал восторг и одновременно отчаяние.
Я делал вид, что не замечаю ее явных посылов. Я говорил себе – и, наверное, не без оснований, – что все дело в моем собственном богатом воображении и что я принимаю желаемое за действительное. Кроме того, одно дело, когда юная девушка думает, что любит старика, и совсем другое – когда такая любовь обретает физическую форму. Что мог я предложить, кроме множества старческих немощей? В то время я и помыслить не мог о возможности встречи с Похитителем Тел, который дарует мне телесную оболочку юноши.
Тут я должен признаться, что спустя годы, когда я действительно стал обладателем своего нынешнего тела и обрел облик молодого человека, я не мог не думать о Меррик. Да, не мог
Но довольно об этой проклятой теме! Да, я жаждал ее, но в данный момент моя задача – вернуться к истории женщины сегодняшнего дня – к истории Меррик, храброй и умной служительницы Таламаски.
Она освоила их компьютеры задолго до того, как те стали рядовым явлением в быту людей, и с невероятной скоростью стучала по клавиатуре, засиживаясь до поздней ночи за работой. Она публиковала сотни переводов и статей для наших служителей, и множество ее работ вышли под псевдонимом во внешнем мире.
Разумеется, мы очень осторожно делимся добытыми знаниями. Не в наших интересах быть замеченными, но существуют такие вещи, которые мы не вправе скрывать от других. Однако мы никогда не стали бы настаивать на псевдониме, но Меррик всю жизнь, с самого детства, хранила тайну своего имени.
В то же время по отношению к Мэйфейрам из престижного района Нового Орлеана она не проявляла почти никакого интереса и едва удосужилась прочитать те несколько документов, что мы ей предоставили. Они никогда не были для нее настоящими родственниками, что бы она там ни думала о дядюшке Джулиене, явившемся во сне Большой Нанэнн. Кроме того, какие бы способности мы ни обнаруживали у тех Мэйфейров, в этом веке они не проявляли почти никакого интереса к «ритуальной магии», каковая являлась главным предметом исследования Меррик.
Разумеется, мы не продали ни одно из сокровищ Меррик. Не было причин для такого абсурдного шага.
Таламаска настолько богата, что расходы одной персоны, такой как Меррик, практически ничего не значат, а Меррик, даже в свои юные годы, была предана делу ордена и по собственной воле работала в архивах, где обновляла реестры, делала переводы, составляла сопроводительные надписи к ольмекским находкам, очень похожим на те сокровища, что принадлежали ей.
Если кто из служителей Таламаски и зарабатывал себе на жизнь, то это была Меррик. Она трудилась так, что временами мы испытывали неловкость. Поэтому, когда ей вдруг приходило в голову совершить набег на магазины Нью-Йорка или Парижа, то никто и не думал возражать. А когда она выбрала себе черный седан «роллс-ройс» в качестве личной машины – вскоре у нее уже собралась целая коллекция разных авто, – никто не счел это неразумной тратой.
Меррик исполнилось двадцать четыре, когда она впервые обратилась к Эрону с просьбой о разрешении осмотреть оккультную коллекцию, привезенную в орден десять лет тому назад.
Я помню об этом, потому что сохранил письмо Эрона.
«До сих пор она ни разу не проявила ни малейшего интереса, – писал он. – Сам знаешь, как меня это беспокоило. Даже занимаясь историей семьи и отсылая свои труды различным ученым, она вообще не касалась оккультного наследия. Но вот сегодня днем она призналась мне, что видела несколько “важных” снов о своем детстве, и сказала, что должна вернуться в дом Большой Нанэнн. Вместе с нашим шофером нам пришлось отправиться в тот старый район. Нас ожидало печальное зрелище.
Все там пришло в такое запустение, что трудно себе представить, а полуразвалившиеся бар и лавочка на углу повергли ее в уныние. Что касается дома, то он находится в прекрасном состоянии благодаря нанятому смотрителю. Меррик попросила оставить ее одну и почти целый час провела на заднем дворе.
Смотритель устроил там патио, а навес с алтарем сейчас пустует. Ничего не осталось от прежнего храма, разве что свежевыкрашенный центральный столб.
Вернувшись в Обитель, Меррик отказалась обсуждать свои сны и ничего мне не рассказала.
Она была очень благодарна, что мы сохраняли для нее дом все то время, пока она “о нем не думала”. Я надеялся, что на этом поставлена точка, как вдруг за ужином, к моему крайнему
– А как же соседи? – робко спросил я, не придумав ничего лучше.
– Я никогда не боялась соседей, – с улыбкой ответила Меррик. – Скоро ты убедишься, Эрон, что соседи начнут бояться меня.
Чтобы не чувствовать себя побежденным, я решил съязвить:
– А вдруг какой-нибудь прохожий попытается убить тебя, Меррик?
И она не замедлила ответить:
– Да поможет небо тому, кто осмелится на такое».
Меррик сдержала слово и действительно переехала в «старый район», но прежде велела построить там флигель для смотрителя.
Два убогих ветхих домика, стоявшие по обеим сторонам дома, были приобретены и снесены, после чего с трех сторон огромного участка возвели кирпичные стены, а с четвертой, перед фасадом, – железную ограду. Во флигеле поселился смотритель. Установили систему сигнализации, разбили цветник. В саду снова появились кормушки для колибри. Все вроде бы правильно и обыкновенно, но, побывав только раз в том доме, я все еще испытывал холодок, слушая рассказы о том, как Меррик часто туда наведывается.
Обитель оставалась для нее истинным домом, но, как уверял Эрон, она то и дело уезжала в Новый Орлеан и не возвращалась по нескольку дней.
«Дом сейчас выглядит вполне презентабельно, – писал Эрон. – Всю мебель, разумеется, отреставрировали и заново отполировали. Огромную кровать Большой Нанэнн Меррик забрала себе. Сосновые полы полностью восстановили, и теперь они придают комнатам янтарное сияние. Тем не менее меня ужасно беспокоит, что Меррик зачастую уединяется там на несколько дней».
Разумеется, я тут же написал Меррик, затронув вопрос о снах, заставивших ее вернуться в старый дом.
«Я обязательно расскажу тебе обо всем, но сейчас еще слишком рано, – не замедлила ответить Меррик. – Скажу лишь, что в этих снах со мной говорит дядюшка Вервэн. Иногда я вижу себя ребенком, каким была в день его смерти, а иной раз – взрослой. Кажется, хотя точно не поручусь, в одном из снов мы с ним оба были одинаково молоды.
Пока ни о чем не волнуйся. Ты ведь понимаешь, что мое возвращение в дом детства было неизбежным. Я в том возрасте, когда люди начинают интересоваться своим прошлым, особенно если оно было так внезапно и безоговорочно закрыто для них.
Пойми меня правильно. Я не чувствую вины за то, что бросила дом, где выросла. Просто мои сны велят мне вернуться туда. Равно как и кое-что другое».
Письма Меррик встревожили меня, но на все расспросы она отвечала предельно кратко.
Беспокойство не покидало и Эрона. Меррик все меньше и меньше времени проводила в Оук-Хейвен. Частенько Эрон отправлялся на машине в Новый Орлеан и навещал ее в старом доме, но в конце концов Меррик попросила не нарушать ее уединения.
Разумеется, такой образ жизни присущ многим служителям Таламаски, которые часто делят свое время между Обителью и своим собственным домом. У меня тоже был собственный дом в Англии, в Котсуолде. Он и до сих пор остается моим. Однако продолжительные отлучки служителей в ордене не приветствуются. Случай с Меррик был особым из-за ее частых и таинственных упоминаний о снах.
Осенью того рокового года, когда Меррик исполнилось двадцать пять, она написала мне о поездке в известную пещеру.
Позвольте мне процитировать ее послание.
«Дэвид, я теперь не могу сомкнуть глаз ночью, чтобы не увидеть во сне дядюшку Вервэна. При всем том я все менее отчетливо припоминаю суть этих снов. Знаю только одно: он хочет, чтобы я вернулась в пещеру, где когда-то побывала в детстве. Дэвид, я должна это сделать. Меня ничто не остановит. Эти сны стали какой-то навязчивой идеей, и я прошу: перестань бомбить меня письмами с логическим объяснением причин, по которым мне нельзя делать то, что я, как тебе известно, обязана делать».