Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай (ил. А. Мелик-Саркисяна)
Шрифт:
— Раз уж мы добрались до твоей родной Кастилии, дон Андрее, — улыбаясь заметил король, — мы положимся на твое гостеприимство. Нам ведь известно, что два несравненных алмаза всегда в твоем распоряжении.
— Господин мой король! Вашему высочеству note 12 угодно надо мной смеяться, хотя, по правде говоря, ничего другого я сейчас и не заслуживаю. Моя преданность принцессе Изабелле лишила меня всех моих поместий, и теперь я беднее самого захудалого всадника из арагонской армии. Какими же алмазами могу я располагать?
Note12
Гусман, Мендоса — фамилии крупнейших кастильских феодалов, могущество и богатство которых соперничало с королевским.
— А я слышал немало весьма лестных слов о двух бриллиантах, сверкающих на лице доньи Беатрисы де Бобадилья, и знаю, что они по-прежнему принадлежат тебе, насколько это допускает благосклонность благородной дамы к своему верному рыцарю.
— Ах, господин мой король! Если наше приключение кончится так же благополучно, как началось, я, наверно, и вправду буду просить вашу милость помочь мне в этом деле.
Губы короля чуть тронула обычная спокойная усмешка, но в это время к ним вплотную подъехал граф де Тревиньо и прервал их разговор.
Ночь Фердинанд Арагонский проспал как убитый, а едва рассвело, снова был в седле. Отъезд королевского кортежа из Осмы совсем не походил на его скромное прибытие. Фердинанд в рыцарском одеянии ехал на благородном андалузском скакуне; роскошные наряды его приближенных еще яснее свидетельствовали о том, кто они такие. Их сопровождал усиленный эскорт копейщиков, во главе которых встал сам граф де Тревиньо. Так они двинулись в путь и 9 октября достигли города Дуэньяса в Леоне, расположенного по соседству с Вальядолидом. Недовольная Генрихом местная знать поспешила изъявить свою преданность арагонскому принцу; ему были оказаны почести, соответствующие его высокому званию и еще более высокому предназначению.
Многим изнеженным в роскоши кастильцам представился случай убедиться, каким суровым воздержанием дон Фердинанд уже в столь юном возрасте — ибо ему едва минуло восемнадцать — закалял свое тело и дух, чтобы никому не уступать в бою. Самые трудные воинские упражнения были его утехой, и, пожалуй, во всем Арагоне не нашлось бы рыцаря, который мог бы превзойти его на турнире или на поле битвы. При этом природная красота дона Фердинанда нисколько не пострадала; он был истинным принцем, а потому палящее солнце, охотничьи забавы и ратные подвиги не оставили на его лице никаких следов, кроме легкого загара.
В течение четырех-пяти следующих дней благодарные кастильцы с восторгом внимали словам короля, не зная, чему отдать предпочтение: его непринужденному красноречию или осторожности в выражении мыслей. Последнее качество можно было расценить как признак преждевременной холодной расчетливости, однако у того, кому предстояло укрощать противоречивые страсти и эгоистические желания людей, то свойство было немалым достоинством.
Глава II
Пусть соловей, в тиши ночной звеня,
Поет один, — ему внимает лес;
Тебе же петь в сиянье ярком дня
И славить всю гармонию небес;
Но мудрецу в его паренье близко
И небо и очаг в лачуге низкой.
Вордсворт note 13
Note13
До 1517 года короли Испании титуловались не «величеством», а «высочеством».
Если вспомнить, к какому мудреному способу пришлось прибегнуть Хуану Арагонскому, чтобы уберечь своего сына от вездесущих и безжалостных слуг кастильского короля, то станет понятно, с каким нетерпением и страхом ожидали завершения этого рискованного предприятия в самом Вальядолиде. Однако пора представить читателю тех, кто с особым вниманием следил за приближением Фердинанда Арагонского и его спутников.
Хотя в те дни Вальядолид еще не достиг столь полного расцвета, как при Карле V note 14 , превратившем его в свою столицу, это был город древний и по тем временам великолепный, с богатыми домами и роскошными дворцами. Перенесемся же мысленно в один из таких дворцов, едва ли не самый лучший. Здесь, в резиденции знатнейшего кастильского дворянина Хуана де Виверо, две особы, еще более взволнованные, чем путники, которых мы только что оставили, с нетерпением ожидали гонца из Дуэньяса.
Note14
Вордсворт Уильям (1770 — 1850) — английский поэт, современник Байрона.
Покои, куда мы вас приглашаем заглянуть, обставлены с суровой пышностью того века и вместе с тем носят отпечаток изящества и уюта, который женщины обычно придают любому отведенному для них помещению. В 1469 году Испания уже приближалась к завершению великой борьбы, продолжавшейся семь столетий, — борьбы христиан и мусульман за господство над Пиренейским полуостровом. Арабы долгое время владели югом Леона, и во дворцах Вальядолида оставалось немало следов их варварской роскоши. Высокий резной потолок описываемого нами покоя, правда, не мог соперничать с потолками мавританских дворцов, но и он явно говорил о том, что мавры здесь побывали; впрочем, и само название города, Вальядолид — искаженное «Велед — Алид», слово чисто арабского происхождения.
Сейчас в этом покое главной резиденции Хуана де Виверо в древнем городе Вальядолиде две женщины вели серьезный и, видимо, глубоко волновавший их разговор. Обе были юны, и каждая по-своему красива той красотой, которая покоряет везде и во все времена. Одна была поразительно хороша. Ей шел всего девятнадцатый год — возраст, когда женщина под щедрым солнцем Испании достигает полного расцвета, — и совершенством форм она не разочаровала бы даже самого придирчивого испанского поэта, привыкшего к прославленной красоте своих соотечественниц. Рука, ножка, грудь, каждая линия были исполнены женственной прелести, в то время как рост, для мужчины, может быть, и не высокий, был вполне достаточным, чтобы придать всему ее облику спокойную, царственную величавость. Со стороны трудно было решить сразу, что производило в ней большее впечатление: физическое совершенство или одухотворенность, светившаяся в каждой черточке ее красивого лица. Она родилась под солнцем Испании, однако длинный ряд ее предков королевской крови восходил к готским властителям. Это, а также многочисленные браки Дедов и прадедов с принцессами иных стран привело к тому, что в ней смешались северный блеск с южным очарованием, что, видимо, и соответствует идеалу женской красоты.
Наряд принцессы был прост, ибо мода того времени, к счастью, позволяла не скрадывать природные достоинства, и лишь ткани платья отличались богатством, подобающим ее высокому положению. На белоснежной груди принцессы сверкал бриллиантовый крестик на короткой жемчужной нитке, а на пальцах, скорее отягощая их, чем украшая, ибо такие руки не нуждались ни в каких украшениях, блестело несколько колец с драгоценными камнями. Такой была Изабелла Кастильская в дни своего девичьего гордого одиночества, когда она ожидала исхода событий, которые должны были решить не только ее судьбу, но и все будущее человечества вплоть до наших времен.
Ее собеседницей была Беатриса де Бобадилья, подруга детства и отрочества Изабеллы, оставшаяся ближайшей наперсницей королевы до самой ее смерти. Эта девушка была немного старше принцессы. Она представляла собой более ярко выраженный испанский тип, так как, хотя она тоже принадлежала к древнему и знатному роду, у ее семьи не было необходимости в столь частых браках с иностранными домами, как у ее царственной госпожи. У Беатрисы были темные волосы цвета воронова крыла и черные искрящиеся глаза, говорившие о душевной доброте и непреклонной решимости, отмеченной и оцененной историками того времени. Ее юная фигура, так же как у Изабеллы, казалась воплощением женственной грации, созревшей под щедрым солнцем Испании, только осанка была не столь величава да черты лица при всей их правильности менее совершенны. Короче говоря, природа наделила принцессу и ее знатную подругу изяществом, душевным величием и красотой именно с теми различиями, какие, по мнению людей, соответствовали их положению в обществе. Впрочем, если рассматривать их только как женщин, трудно сказать, кто из них в конечном счете был привлекательнее.