Мёртвая голова

Романов Станислав

В Северную Венецию Деревянко и Подручный прибыли поздно вечером, на закате. Где-то за домами обрюзгшее багровое солнце лениво погружалось в море. Дома стояли в воде пол колено, по пояс, по горло, те, что пониже, утонули с головой. Водная поверхность темнеющих улиц была запятнана редкими отблесками электрического света из окон квартир, в которых еще жили люди.

Путешествие из столицы в провинцию заняло почти весь день и вымотало обоих федералов до предела. К концу путешествия Деревянко был зеленый от тоски, а Подручный – от тошноты, его скрутил жестокий приступ морской болезни, никакие

таблетки не помогали. Подручный скис еще на Валдае, сразу же после того, как агенты пересели со служебного автомобиля на обычный пассажирский СПК «Спутник», ходивший до Северной Венеции с остановками в Новгороде и Чудове. Поскольку на море Подручный раньше не бывал, то и не подозревал, что существует такая морская болезнь; в наземных или воздушных видах транспорта его никогда не укачивало. У Деревянко сердце кровью обливалось, когда он смотрел на своего несчастного напарника, но он ничем не мог помочь Подручному. Пристрелить, чтоб не мучался – это было бы слишком… радикально.

На дебаркадере, что служил в Северной Венеции вокзалом на воде, Деревянко нанял свободную гондолу, перетащил в нее багаж и обессилевшего Подручного, назвал гондольеру адрес:

– Гостиница «Балтика».

Гондольер меланхолически кивнул, оттолкнулся от причала длинным веслом и погреб, негромко затянув обязательную баркаролу:

– Их вайс нихт, вас золль эс бедойтен,дас их зо трауриг бин;айн Мэрхен аус альтен Цайтен,дас коммт мир нихт аус дем Зинн…

Подручный, скорчившийся на скамье гондолы, из последних сил боролся с тошнотой. Вообще-то, он довольно прилично владел немецким, но в теперешнем состоянии ему было не до песен, он и по-русски понимал с трудом, так что смысл баркаролы ускользнул от него. Деревянко немецкого не знал, и для него в звуках песни было ровно столько же смысла, сколько в плеске весла. Он распечатал новую пачку «Мальборо», вытряхнул сигарету, закурил и стал смотреть по сторонам, пытаясь определить – сильно ли изменился город со времени его последнего приезда.

Гондольер продолжал тихонько напевать:

– Ди шёнсте Юнгфрау зитцетдорт обен вундербар,ир гольден Гешмайде блитцет,зи каммт ир гольденес Хаар…

– Я помню, здесь дом стоял. – Деревянко потыкал тлеющей сигаретой в сторону пустого промежутка между торчащими из моря зданиями. – Куда он подевался?

Гондольер оборвал песню, посмотрел в указанном направлении и сказал:

– Так эта… вода кладку, значит, размыла – дом, значит, того… рухнул.

– Рухнул, значит, – повторил Деревянко задумчиво.

– Ага, – кивнул гондольер и вновь зашуровал веслом.

Возле гостиничного причала на большом деревянном плоту возвышался островерхий парусиновый шатер, над шатром, словно своеобразный маяк, горел красный фонарик. Перед шатром с томным видом прогуливалась дама в красном же платье, туго обтянувшем ее пышные формы. Даму, видимо, звали Сильвия – именно это имя было выведено на шатре яркой люминесцентной краской. При виде Деревянко и Подручного, выгружавшихся из гондолы на причал, Сильвия оживилась – как же, новенькие.

– Привет, мальчики! – крикнула она, соблазнительно улыбаясь и постреливая глазками.

– Добрый вечер, – пролепетал Подручный, прислоненный Деревянко к стене.

– Привет, – хмуро бросил Деревянко, выволакивая из гондолы багаж – свой и напарника.

– Эй, мальчики, не желаете ли повеселиться? – Сильвия отточенным движением отставила в сторону ножку, подбоченилась, ее коротенькое платьице поползло вверх по крутому бедру.

– Ух! – Подручный стал съезжать по стене в сторону соблазна. Деревянко проворно ухватил его за локоть и вернул на прежнее место.

– Нам сейчас немножко не до развлечений. Мы, знаешь ли, очень утомились в дороге. Мой друг просто падает с ног от усталости.

– Ах вот как, – разочарованно протянула Сильвия, теряя интерес к федералам. – А вы точно мальчики?

– Да, ты-то уж точно не девочка, – пробормотал Деревянко, чемоданом подпихивая Подручного в двери гостиницы.

Сильвия, однако, услышала.

– Что ты сказал?

– Пожелал тебе успехов в труде, – усмехнулся Деревянко. – И счастья в личной жизни.

– Да пошел ты, – без выражения сказала Сильвия и стала смотреть в другую сторону, откуда к гостинице приближалась еще одна гондола.

В гостиницах Северной Венеции лучшими считались номера наиболее отдаленные от поверхности воды, то есть комнаты на верхних этажах. Деревянко беззастенчиво застращал своим служебным удостоверением пожилого печального портье и вытребовал себе апартаменты-люкс на верхнем этаже, причем по цене обычного двухместного номера. Командировочными, отпущенными Деревянко и Подручному, проживание в люксах не предусматривалось.

Апартаменты оказались те еще, назвать их «люксом» мог только абсолютно бессовестный человек. Это была комната на две койки – ну разве что большая, с кондиционером и даже с телевизором. Ни холодильника, ни телефона не было. Зато были ванная и туалет, так называемый совмещенный санузел. Туда немедленно забрался болезный Подручный и застрял надолго.

Деревянко походил по комнате, включил телевизор. Каналов было всего два, да и те шли скверно, с помехами. Деревянко выкурил сигаретку и пошел посмотреть, чем там занят Подручный.

Подручный, склонившись над раковиной, держал голову под струей холодной воды.

– Что, плохо? – сочувственно спросил Деревянко.

– Угу, – простонал Подручный. – Помираю совсем.

– А ты водички выпей, – посоветовал Деревянко коварным голоском добренького доктора.

Подручный послушно хлебнул водички. Водичка была противная, с привкусом железа и какой-то химии, она провалилась в желудок тяжелым комком и вызвала жестокий спазм. Подручный не сдержался, его вырвало прямо в раковину.