Мертвая хватка
Шрифт:
Верити слабо улыбнулась.
– Макс говорил, что ты надолго уезжала, – сменил тему Ангус. – Кажется, в Англию?
Уэнди закатила глаза:
– Восхитительно провела время. Папа сделал мне подарок на день рождения. Представляете, путешествовала целых два месяца, только вчера вернулась. – Она вздохнула. – Вот только очень волновалась за папу. В его возрасте оставаться одному тяжело. Конечно, спасает любимая работа, да и новая экономка оказалась настоящим сокровищем – прекрасно ведет хозяйство. Но все равно это не семья. Дуглас живет в Перте, Бервин предпочитает Голубые горы… Однако папа заверил, что все будет хорошо, и подарил билеты. Это моя первая поездка за границу, если не считать Фиджи во время медового месяца. Никогда прежде не приходилось так надолго оставлять дом без присмотра. К счастью, сосед согласился кормить
– Зачем, Уэнди? – перебила Берди, чтобы как-то остановить поток восторгов и не потерять не только нить разговора, но и собственный разум.
Краем глаза она наблюдала, как отца атаковало визгливое существо с неестественно блестящими глазами, невозможно длинными фальшивыми ресницами, кричаще-яркими губами и копной кудрявых рыжих волос. На худых запястьях звенели браслеты, темные морщинистые руки с кроваво-красными когтями преувеличенно жестикулировали; экзотическое розовое одеяние с широкими рукавами и бахромой на подоле стекало на пол пышными шелковыми складками. Такой предстала Иза Траби в боевом облачении. Судя по всему, упорные попытки Макса сократить поголовье кошачьей стаи не испортили соседке настроения, во всяком случае сегодня. Она пребывала в прекрасном расположении духа, болтала и смеялась. Под театральным гримом, накладными ногтями и ресницами, под рыжим париком скрывалась милая, вполне разумная пожилая леди, известная всей Австралии как тетушка Дора – главная продавщица маргарина «Спрингдейл». Однако чтобы узнать ее сейчас, пришлось бы очень постараться. Морщины и седина принесли Изе Траби богатство, которого она так и не смогла добиться благодаря таланту, молодости, уму и красоте. И все же тетушка Дора оставалась лишь ролью и в свободное от работы время решительно отодвигалась в сторону. Настоящая Иза, с макияжем, ресницами, ногтями и прочим, присутствовала здесь и сейчас.
– Дорогой, не видела тебя целую вечность! Как, черт возьми, поживаешь? Представь, Максу семьдесят! Господи, да мне и самой в августе исполнится шестьдесят девять. Невыносимо! – Иза вопила прямо в ухо Ангусу Бердвуду, крепко обняв его, окутав невысокую коренастую фигуру бескрайним розовым хитоном и спутанными рыжими кудрями.
Берди смотрела, как отец невозмутимо высвободился из объятий, вытащил изо рта прядь волос и отступил на шаг.
– Шестьдесят девять – не так уж плохо, Иза. Думай по-французски: soixante-neuf. Тебе же всегда это нравилось.
Берди удивилась: не представляла, что отец способен хотя бы на легкую фривольность. Подобный тон вообще не был ему свойственен. Но здесь только так и следовало себя вести. Иза восторженно расхохоталась и снова залопотала. Со стороны беседа напоминала общение попугая с совой, однако сами участники не ощущали ничего странного. Они были знакомы сорок лет, а благодаря отношениям с Максом Талли считали себя друзьями.
Тем временем Уэнди отвечала на вопрос. Берди прищурилась и подалась вперед, чтобы услышать, что она говорит.
– Фасоны, – пробубнила Уэнди. – Для моих девочек.
– Для девочек? – повторила Берди, хоть и знала, что в этой жизни ничему нельзя удивляться. И все же…
Уэнди всплеснула руками и улыбнулась:
– Для кукол. – Она сложила руки так, как качают ребенка. – Фасоны для кукольных платьев. Конечно, тебе об этом ничего не известно. Папа о таких вещах не упоминает. Я делаю кукол, это моя страсть на протяжении многих лет. Но с тех пор как… как Роджера не стало… – Ее губы дрогнули, а на глаза навернулись слезы. – Извини! Так глупо, прошло уже столько времени, а я все еще… – Голос Уэнди снова утонул в общем гуле.
Берди крутила в пальцах бокал и смотрела, как Уэнди шевелит губами. За спиной заливалась визгливым смехом Иза. Может,
– Вот он! Дуглас! Иди скорее сюда! – Уэнди повысила голос и схватила Берди за руку. – Смотри, кто здесь!
– Верити! – Дуглас Талли пробился сквозь толпу и приветливо улыбнулся.
Высокий, прекрасно сложенный, красивый, безупречно одетый мужчина в ослепительно-белой рубашке и желтом галстуке. Вот каким стал малыш Дуглас! Кажется, занимается торговлей. На Макса не похож ни капли: неудивительно, что отец с сыном не ладят. Наверное, сейчас ему около тридцати, а когда они с Берди виделись в последний раз, было лет двенадцать-тринадцать: отпустили из закрытой школы по случаю свадьбы отца. Тогда Берди не обратила на Дугласа внимания. Разве мальчишка способен что-то собой представлять? Да и он не интересовался ею. Казался существом иной породы. Молчаливый на людях, разговорчивый в тесной компании. Симпатичный, сознающий свою привлекательность подросток. Слегка полноватый, с немного размытыми чертами лица, покрытыми подростковым пухом щеками и вялым ртом, тогда он густо покраснел, стоило Изе Траби ущипнуть его за подбородок и сказать Максу, что со временем парень превратится в покорителя женских сердец.
Пророчество сбылось уже через год-другой после окончания школы. Максу пришлось откупиться от девушки, но поползли разные слухи, и Дуглас уехал за границу от греха подальше. Берди помнила те разговоры и сплетни, помнила, насколько отвратительной показалась ей история. В юношеском запале она с равным презрением осудила и Дугласа, и глупую, неразборчивую, наивно-доверчивую девчонку, связавшуюся с таким ничтожеством.
Глава 2
Через пару секунд «ничтожество» уже целовало ее в щеку. Губы были теплыми, сладко повеяло мылом и лимонным одеколоном.
– Только представьте: мы снова собрались в «Третьем желании», через столько лет! – не унималась Уэнди, крепко держа брата и гостью за руки. – Дуглас, правда, Берди ничуть не изменилась? Мы с ней только что вспоминали доброе старое время – до того, как папа женился на Бервин.
– По-прежнему терпеть не можешь Бервин, сестричка? – ехидно улыбнулся Дуглас.
– Не говори таких ужасных слов! – возмутилась Уэнди. – Я никогда не относилась к Бервин плохо. Всегда ее любила и люблю. Считаю невероятно талантливой художницей. И Роджер тоже так думал. Просто у нас с ней мало общего, и все. По-моему, она немного странная. Да, странная. Как Бервин обошлась с папой? Бросила его тут одного, потому что захотела рисовать свои картины в горах. Несправедливо. Но, с другой стороны, отношения – личное дело. Если папа смирился с уходом Бервин, то и я не могу осуждать ее. Мы с Бервин всегда ладили. С какой стати ты решил, будто я к ней плохо отношусь? Ни разу не сказала дурного слова.
– Разумеется. – Дуглас залпом осушил бокал и оглянулся в поисках официанта.
– Так вот, я вспоминала, что в прежние времена мы прекрасно проводили время здесь, в «Третьем желании». Разве не так?
– Естественно. – Дуглас слегка дернул подбородком, будто хотел ослабить слишком жесткую хватку безупречного воротника. – Чудесно проводили время. – В его голосе прозвучало раздражение. – Отлично помню, как приезжал из концентрационного лагеря, который почему-то принято называть школой, и все лето наблюдал, как толпа разномастных идиотов напивается за счет отца – прости, Верити, твои родители составляли исключение, – в то время как сам папочка развлекается на террасе с дорогими шлюхами. А мамочка тем временем порхает по Европе вместе с отчимом, который меня ненавидит. Чудесно, просто восхитительно! Именно то, что нужно подростку. Не сомневаюсь, что Верити тоже безмерно наслаждалась изысканным обществом. О, слава богу! – Дуглас поставил пустой бокал на поднос проходившего мимо официанта и взял полный.
– Дуглас, не надо так говорить. – Уэнди помрачнела. – Можно подумать, что ты всегда был несчастен. Но ведь это неправда.
Он посмотрел на сестру, и горькая складка губ смягчилась.
– Конечно, я просто шучу. Ты права: мы прекрасно проводили время, благодаря тебе и тому обстоятельству, что наш дорогой папочка использовал тебя в качестве бесплатной няньки. В итоге всем было хорошо.
Уэнди неуверенно улыбнулась. Дуглас жадно осушил второй бокал и, сделав над собой заметное усилие, продолжил: