Мертвая пехота
Шрифт:
— И Туна, и драгоценный Алай сдали вас, милая Бэлла, — покачал головой дознаватель. Перед ним сидела глава разбитого триумвирата, и ему даже приятно было видеть ее страдания. — Вы вообще друг друга стоили, скажу я вам, дорогуша. Я убежден, что вы есть часть всеобщей деградации империи, и клянусь вам, я буду рад выполоть вас, как сорняк. Но вернемся к делу. У вас есть еще шанс уцелеть, в отличие от ваших товарищей. Для этого достаточно рассказать мне, что за важный гость должен был прибыть на Приму неделю назад? Мне известно, что этот гость есть посланник от каких-то старых «друзей». И то, что этот «гость» может быть опасен для императора мне тоже известно. Ну, так мне сказала Туна, — соврал Рэм. — Хочу вас уверить, что его величество охраняют сейчас так надежно, что никто из ваших «гостей» и «посланников» к нему не доберется. Тем более, какая вам уже разница? Ваши друзья ушли…
Шестой опять пошатнулся. Женщина всхлипнула. А Рэма затошнило от запахов.
— Но если вы мне поможете… Я смогу избавить вас от общества братьев Кнута и могу попробовать убедить комиссию отнестись к вам со снисхождением. В противном же случае… — Консворт кивнул на Шестого и широко улыбнулся. — Вы будете работать на меня. Разумеется, после смерти! Страшной и мучительной смерти, моя дорогая. Вы же понимаете, что я не шучу? Как, кстати, ваш пальчик? Уже не так сильно болит?
Толстуха шмыгнула носом, бросила на него странный взгляд, и Рэм равнодушно отметил новую эмоцию. Ярость. Логичная реакция. Такие люди, как Бэлла, угроз не любят. Честно говоря, ее тело мало годилось для службы дознавателю: толку от него будет мало, и потому он не собирался поднимать его после смерти вздорной бабенки. Но припугнуть — это святое.
— Мне кажется, что вы жаждете что-то сказать мне, моя дорогая, — широко улыбнулся он. — Не сдерживайте себя, облегчите душу.
Ноздри Бэллы расширились, губы дрогнули в попытке оскалиться.
— У нас, по-моему, должны были выстроиться доверительные отношения… — Как же не хотелось работать. Тоскливая рутина.
— Мразь… — прошипела она. — Безродная мразь.
Рэм кивнул, подбадривая толстуху. Пусть говорит. Ярость — тоже хороший помощник делу дознавателя. Но сейчас ход за ним. Взболтать и немного подогреть.
— Ах да, я же забыл, вы же считаете, что родовитость передается половым путем. Что, совратив юного Алая, вы таким образом подняли свой статус и почти стали вровень с Пахтами. Тогда понимаю ваши эмоции. Но мне кажется, что сейчас ваш драгоценный Алай немного того… Мертвенький. И ваше благородство под большим сомнением. Или, пока вы вновь не разделите ложе с моим новым помощником, вы будете считать, что выше меня? Вы хотите этого?
Его давно не трогали обвинения в безродности. Да, вы, может быть, и Скорп; вы, может быть, и Нувал, но здесь, в стенах Дома Раскаяния, после обработки братьями Кнута — безродный дознаватель Консворт много выше вас, благородных. А привести свою угрозу и заставить мертвеца изнасиловать толстуху он мог. На стеночке в квартире Рэма, над рабочим столом висел сертификат, в красивой такой, серебристой рамочке. Официальная грамота о том, что «Рэм Консворт прослушал трехлетний курс в Терадском особом отделении храма Медикариума и имеет право применять свои знания для служения императору». А полученных знаний ему, дознавателю его величества, хватало для шуточек вроде той, что покачивалась за спиной Бэллы.
— Паршивый пес сумасшедшего императора, — отрывисто прошепелявила Бэлла. — Время расплаты близится, тупая подзаборная шавка!
— Вы смогли меня испугать, милая Бэлла, — развел руками Консворт. — Теоретически.
— Альянс не потерпит Стоика на троне. Альянс сделает свой ход!
— Вы связаны с Альянсом? — лениво ухватился за сомнительную ниточку Рэм.
Вряд ли кто-нибудь из псоглавых или хладнокровных ящеров стал бы путаться с подобной несуразностью, но… Мало ли… Император Стоик не самая приятная фигура для чужих. Наверняка многим из них пришлась бы по душе совсем другая задница на троне империи. Вот только это настолько на поверхности, что даже скучно.
— Вы с его представителями тоже… ммм… трахались? — с напускной наивностью предположил Рэм, хотя внутри у него защелкала привычная машинка вариаций. Что, если Бэлла не врет? Что, если она действительно знает нечто большее, и анонимка не была очередной попыткой насолить конкурентам при дворе?
Лицо толстухи перекосило от ярости, она даже дернулась на стуле и попыталась плюнуть в сторону дознавателя. Тут же среагировал ее бывший любовник: размашисто огрел Бэллу по лицу.
Сильная женщина. Многие после трех-четырех свиданий с Братством Кнута сходили с ума, превращались в хнычущую кучку дерьма и готовы были на все, лишь бы угодить дознавателю. Ведь тот мог оградить жертву от очередной встречи с угрюмыми жнецами боли.
— Вы…
В дверь даже не постучали. Она просто распахнулась от удара, и на пороге возник старший брат Кнута Славей Мад. Его вечно бледная физиономия сейчас была и вовсе бела, словно стены Дома Раскаяния. Нижняя губа коротышки нервно подрагивала, а на верхней блестела капелька пота. Толстыми пальцами брат Кнута мял на животе свою красную тунику.
— Рэм, тебя вызывает Бонз!
— Ты не видишь, что я занят?
— Очень важно, Рэм! — взмолился Славей. — У нас беда!
— Клянусь Лоденом, Мад, ты доиграешься с такими визитами, — покачал головой Консворт. Он ловко поднялся из-за стола и подмигнул Бэлле.
— Шестой, поиграй с ней немножко. Но осторожнее, мне еще нужно будет кое о чем с ней побеседовать. Наверное.
Мертвец пошевелился, сделав тяжелый шаг к пленнице. А Рэм, сделав страшный взгляд, уставился на испуганного Славея. Нельзя мешать работе дознавателя!
Когда за ними закрывалась черная дверь, из недр камеры раздался смачный шлепок. Алай послушно приступил к выполнению приказа хозяина. Щелкнул замок, и брат Кнута выпалил, дав при этом петуха:
— Взрыв, Рэм! Взрыв! Ее величество мертва! Бонз рвет и мечет. Требует тебя немедленно.
Рэм недоверчиво улыбнулся.
— Что?
— Все плохо, Рэм. Погиб наследник! Это убийство, я уверен! Это заговор! Да иди уже, Рэм!
— Так, стоп! — Консворт тряхнул товарища, чтобы тот пришел в себя. — Что случилось?
— Убит Ной Огар!
— Там весь двор перебили, что ли? — окрысился Рэм. — Вдох-выдох, Славей! Я ничего не понимаю.