Мертвая петля
Шрифт:
Он схватил Нину за руку и увлек к разбитому, выходившему на площадь окну.
Сквозь выбитые стекла, точно рёв морского прибоя, слышался беспорядочный гул тысяч голосов, которые кричали, пели или ругались. На площади и по улицам, куда только хватало глаз, простиралось скопище человеческих голов.
Нина стояла смертельно бледная, широко раскрытыми от ужаса глазами глядя на это людское море. Вдруг она вскрикнула и схватилась руками за голову.
– Отец!.. Отец!.. Зачем он здесь?!
Она увидала шедшего в толпе Георгия Никитича, над которым какие–то двое юношей держали красное знамя. Князь был бледен и, по–видимому, едва держался на ногах.
–
Нине казалось, что она сойдёт с ума. Страшная происходившая внизу сцена, выстрелы, разбиваемые камнями окна в соседних домах, всё подсказывало, что убийство отца этой разнузданной толпой не было пустой угрозой. При мысли увидеть отца разорванным, на её лбу выступил холодный пот.
– Папа! Дорогой папа, – шептала она, рыдая.
– Жизнь вашего отца – в ваших руках, и вам осталось две минуты для решения, – твёрдо, звучным голосом сказал Енох.
С внутренней дрожью и пылавшим взором следил он за душевной борьбой, которая ясно отражалась на расстроенном лице его жертвы.
При мысли, что она будет принадлежать Еноху, в ней всякий нерв содрогался от омерзения и ужаса; а всё–таки не могла она допустить убийства отца у себя на глазах. Следовало раньше его спасти, а потом уж она покончит с собой, чтобы не достаться негодяю.
Безотчётно, как автомат, пошла она от окна в церковь. Точно сквозь туман видела княжна, как открылись царские врата, и из алтаря вышел священник в сопровождении лохматого и, по–видимому, пьяного дьякона.
То, что происходило далее, осталось в её памяти в виде туманного кошмара. Ей давали что–то подписывать, потом потащили к аналою, и она чувствовала свою руку в руке Аронштейна, что бросило её в дрожь. Но все эти ощущения и впечатления были смутны, и сколько времени длилась эта пытка, она не могла бы сказать. Вся её жизнь сосредоточилась в слухе, – не будет ли взрыва? Её единственной мыслью было – спасён ли отец?
Наконец, всё было кончено; но когда Енох вздумал было воспользоваться своим правом и нагнулся, чтобы поцеловать её, она дико вскрикнула, с неподдельным отвращением оттолкнула его и упала без чувств.
Аронштейн подхватил Нину, закутал в приготовленный тёмный плащ и снёс в свою карету, стоявшую в переулке, позади школы. Секретарь банкира, услужливый шабес гой, вскочил на козлы с красным флажком в руке, и экипаж помчался к дому Аронштейна.
Глава 13
Вернёмся теперь в дом князя.
Георгий Никитич сидел в своём кабинете и разговаривал с вице–губернатором, когда всё нараставший шум обратил на себя его внимание. Фон Зааль побледнел, вскочил и, взглянув в окно, сказал испуганно:
– Опять у нас бунт, Боже милостивый! Смотрите, князь, кажется, всё население – на ногах. Опять, должно быть, подлые «черносотенцы» учинили какое–нибудь насилие над бедными евреями и к вам пришли теперь на разбор.
Князь нахмурился и тоже подошёл
– Пойдите пожалуйста, Герман Германович, поговорите с этим народом и узнайте чего им надо, – сказал Георгий Никитич.
Пока, недовольный поручением, вице–губернатор спускался, князь позвонил Прокофия и послал сказать гувернанткам увести детей в комнаты, выходившие в сад, и оттуда не выходить; но весть, что Нина уехала в свой склад, привела его в ужас.
Распорядившись, чтобы послали за княжной надёжного человека, князь вернулся к окну и вспыхнул от негодования, увидав, что Зааль, бледный, как его рубашка, стоял на подъезде с непокрытой головой, ведя переговоры с каким–то тощим, обтрёпанным евреем, который нагло кричал и размахивал руками. До ушей князя отчетливо доносились слова:
– Свобода заключённым!.. Освобождение невинных жертв!.. К чёрту Зааля, подайте нам губернатора, – выла толпа, махая красными флагами.
Через несколько минут в кабинет влетел расстроенный вице–губернатор.
– Князь, народ требует освобождения политических заключённых, особенно тех, которые задержаны по делу крестного хода. Кроме того, они настаивают, чтобы вы шли с ними вместе, чтобы приказать открыть тюрьму.
– За кого они меня считают? Чтоб я таскался с этим сбродом и уступил бы таким наглым требованиям освободить преступников, – ответил взбешенный князь.
– Я протелефонирую командиру казачьего полка, чтобы…
– Невозможно! Перерезаны все телефонные провода. Уступите, ваше сиятельство. Пусть лучше этих сумасбродов выпустят с вашего разрешения, чем допускать, чтобы народ силой ворвался в тюрьму, – убеждал фон Зааль.
Во время этих переговоров толпа всё возрастала. Невесть откуда появились ещё новые ватаги, и всё это явно возбуждённое скопище теснилось перед домом; задние напирали на передних, так что чугунная садовая решётка, не выдержав, рухнула, и толпа хлынула в сад, топча цветники и опрокидывая скамейки.
Квартира губернатора была на первом этаже, а в подвальном помещении находились кухни и людская; в сад выходили окна столовой и гостиной. Большие с кружевными занавесями окна привлекли сразу внимание этого сброда, а один из оборванцев вскарабкался даже на дерево.
– Однако, как богато живут эти прихвостни правительства, – кричал он. – Поглядите, товарищи!..
И с этими словами он запустил камнем в окно. Его примеру последовало ещё несколько человек, и пять, шесть окон были разбиты. Сначала они довольствовались бомбардировкой дома снаружи камнями и сучьями; но, затем, этого уж им показалось мало, и несколько наиболее смелых хулиганов. помогая друг другу, добрались до окон, влезли в комнаты и принялись грабить буфет и дорогие безделушки в гостиной. Может быть, грабёж принял бы большие размеры, не раздайся в ту минуту взрыв в саду. «Метальщик» ли выронил ручную бомбу или какой–нибудь озорник захотел, шутки ради, вызвать панику? Так или иначе, испуганная толпа отхлынула, а грабители, услыхав, кроме того ещё несколько выстрелов, спрыгнули в сад с добычей и скрылись в общей суматохе. Но этот переполох имел ещё и иное следствие. Совершенно неожиданно он привёл к желаемому фон Заалем концу его переговоров с губернатором, бывших до того безуспешными. Князь испугался за детей, когда услыхал взрыв и выстрелы.