Мёртвая столица

Утро встретило… Нет, оно не встретило ничем. Пробудившееся сознание не уловило ни голосов под окном, ни скрипа тележных колёс, ни прочих звуков, присущих городу.

Голова повернулась набок, веки нехотя поднялись. Рядом лежала спутница жизни на вчерашний вечер. Голый череп, пустые глазницы, ряды непривычно длинных зубов, не укрытых губами. Одежды не было (после бурной ночи должна валяться где-то на полу), и красавица без тени стеснения выставила напоказ свои округлые рёбра. Сохранились

— Не опять, а снова… — пробурчал Линсон себе под нос и нехотя поднялся с кровати, прогоняя остатки сна и насчитывая про себя: «двадцать семь, двадцать восемь…»

Комната выглядела под стать своей хозяйке: обшарпанная мебель, облупившаяся краска, вековой слой пыли на полу и тумбах. Одна из оконных створок догнивала на полу, вторую пришлось аккуратно отворить, надеясь, что не отвалится с петель от малейшего шевеления.

Сорок четыре, сорок пять…

Уличный пейзаж был не лучше. Провалившиеся крыши домов, рухнувшие стены и заборы, скелеты под окнами и ни единой живой души — Эркон выглядел так, словно проводник дрых беспробудным сном целую вечность и проспал крах собственной цивилизации.

— Линсон? — мягкий сонный голос за спиной вывел из транса. — Эй, ты меня слышишь?

Он слышал. И её слова, и уличный шум, наконец-то соизволивший пробиться через мертвенную тишину призрачного города. Звонкие крики играющих детей, уговоры пьяницы, с утра пораньше клянчащего у соседа пару медяков на опохмел.

Линсон моргнул, а когда открыл глаза, обе ставни были на месте — чистые, недавно смазанные, судя по подтёкам масла на петлях. Анрея — кажется, так она вчера представилась, — явно не испытывала недостатка в мастерах на все руки. Одинокая женщина, а гляди-ка: ставни смазаны, ножи заточены, дрова к осени наколоты. Только он, Линсон, ничего полезного в этот дом не принёс, даже стыдно как-то…

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросила Анрея.

Минута и пятьдесят секунд. Дольше, чем в прошлый раз.

— В полном, если не начинать разговор прежде, чем я успею проснуться, — с улыбкой ответил Линсон и, чуть помедлив, заставил себя повернуться.

Живая, слава богам. Да и чего он боялся? Что мир так и не придёт в норму, а в постели останется лежать истлевший скелет? Не бывает такого, и нечего себя накручивать. Вот она: чистая кожа, голубые глаза, плотные губки. Одеяло натягивать не стала, так и валяется на ногах. И на обозрение теперь выставлены не рёбра, а круглые наливные груди.

— Тебе что, вечером не хватило? — рассмеялась женщина, заметив его взгляд. Сама, впрочем, чуть подалась назад и опёрлась на руки, ещё сильнее выпячивая достоинства — ей, мол, тоже добавка не помешает.

Полчаса спустя он, вспотевший, снова лежал в кровати, а Анрея, опёршись рядом на локоть, поигрывала его волосами. Именно они и привлекали в Линсоне женщин, чего уж себя обманывать. Белые, словно у старика, хотя самому ещё и тридцати не дашь. Дамские пальчики так и лезут к этим локонам поиграться, даже чаще, чем к другим игрушкам, прилагающимся к зрелому

Хотелось пить. Глаза обнаружили на тумбе недопитую бутыль крепкого кеваринского вина, рука потянулась к спасительному напитку. Не утруждаясь поисками стакана, проводник выдул остатки из горла, прикрыв веки от наслаждения. Что ни говори, а производить спиртное ангелы умели как никто другой. Небесный край, неприступный для чужаков, хранил в дебрях непроходимых лесов секреты непревзойдённого винодельного мастерства, и жители Кеварина не спешили ни с кем ими делиться, выручая огромные деньги на торговле алкогольными напитками.

Часы на стене отбили девять утра, пора и честь знать. Прошлым днём Генрим прислал весточку, что нашёл новых клиентов для похода в Турту. К полудню надлежало явиться к нему в контору, а пока оставалось время прогуляться и развеяться после бурной ночи.

Вторично за утро встал с кровати, нашарил на полу портки, брюки, рубаху и куртку. Анрея лениво наблюдала за процессом одевания, кинув голову на подушку. Разве что в конце заинтересованно навострила зенки, когда Линсон подобрал со стола свои диковинные очки.

Эти были не простыми, что из двух стёкол да двух дужек, а являли собой хитроумный механизм из рычажков и шестерёнок, по форме больше напоминавший маску. Линза в нём была всего одна, и стоила такая игрушка как десяток простых очков, отчего Анрея искренне не понимала, на кой Линсону эта штука сдалась. Богатством своим, что ли, хотел похвастаться? Дамочек городских впечатлить?

Закрепить дужку на носу, другую на ухе, придавить, прищёлкнуть, и вот устройство сидит, словно привинченное — без силы и не пошевелишь.

Не забыл забрать и второй, не менее ценный и столь же странный предмет — крошечный стеклянный пузырёк с барахтающейся внутри живой пиявкой. На вопросы о столь неказистом талисмане Линсон предпочитал отмалчиваться: извивающийся в воде червячок хранил в себе слишком личные воспоминания, от которых проводник так и не смог отказаться.

Анрее, как полагается, был подарен прощальный поцелуй, и только после этого кавалеру дозволялось обуться в прихожей и отправляться восвояси.

Жизнь в Эрконе шла своим чередом. Трудяги нехотя плелись на работу, почтальоны с утра пораньше носились с пачками писем, а дамочки обсуждали свежие сплетни, невесть откуда взявшиеся в едва проснувшемся городе, и одним глазом приглядывали за резвящейся ребятнёй.

Идиллия. Мир и покой. Словно и не лежат в трёх лигах отсюда руины Турты, некогда столицы славного Бартелиона, а ныне — города-призрака, о котором страшных историй ходит больше, чем о мохнатых дурдах и големах Сат-Харима вместе взятых. Рассказывают их тёмными вечерами в тесных компаниях, для пущей жути оставляя гореть одну дохленькую свечку, трясутся, жмутся друг к другу слушатели, но к утру всё благополучно забывается, и идут люди по своим делам. Страх страхом, а жизнь продолжается. Пока проклятие мёртвой столицы не постучало в двери, пока люди не стали иссыхать до костей прямо на ходу, нечего и переживать, попусту нервы портить.