Мертвая земля
Шрифт:
– Вполне здорова, мой заботливый друг, – с едва заметной улыбкой ответил Фоуберри.
– Надеюсь также, что неприятности, которые ей пришлось пережить в последнее время, не слишком ее расстроили, – продолжал трактирщик, поочередно поглядывая то на меня, то на Фоуберри; в своем стремлении полакомиться сплетней он напоминал голодного ворона, желающего ухватить вкусный кусочек.
Гости, сидевшие за столами, притихли.
– Да будет вам известно, любезный, у меня нет привычки обсуждать с посторонними дела, имеющие касательство к особам, которым я служу, – ледяным тоном отчеканил Фоуберри.
Трактирщик слегка подался назад:
– Разумеется, сэр. Я только хотел сказать…
– И будет еще спокойнее, если люди, подобные вам, откажутся от привычки выведывать то, что им знать не следует, – жестко ответил Фоуберри. – Кстати, я могу сообщить кое-что, имеющее к вам прямое отношение. Примерно в миле к югу отсюда мы видели на краю поля костер. Слева от дороги. Полагаю, вам стоит поставить в известность констебля.
– То был один-единственный костер, – уточнил я. – Вряд ли вокруг него собралось много людей.
Трактирщик тем не менее отнесся к полученному известию очень серьезно.
– Я пошлю констеблю записку, – сказал он.
– И правильно сделаете, – кивнул Фоуберри. – Как видите, мы насквозь промокли. Нам нужны комнаты с каминами и полотенца. И конечно, мы все не прочь перекусить.
– Может быть, вы поужинаете здесь? – Хозяин махнул рукой в сторону обеденного зала. – Жаркий огонь и хорошая компания – что еще нужно в такую погоду, когда…
– Нет, мы лучше поедим в своих комнатах, – перебил его я.
Мастер Пэрри заказал для нас с Николасом отдельные комнаты; он не испытывал недостатка в средствах. Учитывая, что леди Елизавета принадлежала к числу богатейших людей в стране, в этом не было ничего удивительного. Я переоделся в сухую одежду, а мокрую развесил перед камином. Открыв дорожную сумку, которую слуга доставил в спальню, я бережно разложил на кровати адвокатскую мантию.
Тут принесли ужин – густую баранью похлебку, бекон с хлебом и сыром и кувшин пива. Довольно простая, но сытная пища. Вскоре раздался стук в дверь, и в комнату, согнувшись, чтобы не задеть головой о дверной косяк, вошел Николас. Он тоже переоделся и успел высушить свои огненно-рыжие волосы. Теперь он облачился в зеленый дублет с серебристыми нашивками и модным высоким воротником, слегка расстегнутым так, чтобы были видны кружева рубашки.
– Садись, дружище, – сказал я.
– Благодарю вас, сэр.
Мы с аппетитом принялись за еду. Утолив первый голод, Николас вытащил кошелек, извлек из него серебряную монету и положил на стол.
– Вчера мне дали ее в Лондоне, – сообщил он. – Новый шиллинг, только что выпустили.
Я взял новехонькую блестящую монетку, на которой красовалось серьезное лицо нашего одиннадцатилетнего короля. Вокруг его изображения шла надпись по-латыни: «Эдуард VI, король милостью Божией». Я взвесил монету на ладони:
– Она тяжелее, чем те, что чеканили в начале года. Но может, в ней еще больше меди?
– Думаю, так оно и есть, – нахмурившись, кивнул Николас. – Богом клянусь, протектор Сомерсет держит нас всех за последних дураков. Введя в оборот это свое фальшивое серебро, он ограбил всю страну. Чем больше он выпускает таких монет, тем быстрее растут цены. За кружку пива уже требуют два фартинга.
Я невесело улыбнулся:
– Сомерсету необходимо серебро, ибо война с Шотландией требует больших расходов. Парламент идет у него на поводу и одобряет введение новых налогов. – Я покачал головой. – Я думал, после смерти старого короля Англия прекратит выбрасывать деньги на войны, в которых заведомо обречена на поражение. Увы, я ошибался. Стало только хуже.
– Думаете, шотландцы нас побьют? – ухмыльнулся Николас.
– Все идет к тому.
– Для Англии это будет большим бесчестьем.
– За всю свою жизнь я не припомню, чтобы цены росли так быстро, как в этом году, – заметил я, задумчиво глядя на монетку. – Простым ремесленникам сейчас приходится туго… Не говоря уже о фермерах. Землевладельцы что ни месяц повышают арендную плату, а некоторые так и вовсе гонят арендаторов прочь, превращая поля в пастбища.
– А что им еще остается делать? – перебил меня Николас. – Рост цен ведь касается и их тоже. Я знаю, мой отец терпел убытки, потому что… – Овертон осекся, глубокая складка пересекла его усыпанный веснушками лоб.
Я догадывался, что творится у парня на душе. Три года назад, когда Николасу был двадцать один год, его родители, мелкие дворяне из Линкольншира, решили женить его по собственному выбору. Однако Николас не питал никаких чувств к девушке, которую они наметили ему в супруги, и наотрез отказался вступать с ней в брак. В результате родители лишили строптивого сына наследства. Горечь обиды не улеглась и по сей день, хотя, судя по всему, положение помощника барристера его вполне устраивало, и он с нетерпением ждал, когда же будет принят в коллегию адвокатов. Работал молодой человек усердно, был сметлив и сведущ, хотя я чувствовал: в отличие от меня, Ник отнюдь не был предан правоведению всем сердцем. Свободное время он проводил в обществе других молодых джентльменов – о том, что он джентльмен, Овертон никогда не забывал, – развлекаясь в лондонских тавернах и, как я догадывался, в борделях. Иногда мне казалось, что больше всего ему нужна хорошая жена. Хотя Николаса никак нельзя было назвать красавцем в общепринятом смысле этого слова, он, несомненно, был щедро наделен привлекательностью и, уж конечно, не страдал от недостатка уверенности в себе. Если ему действительно чего-то недоставало, так только денег, ибо небольшое жалованье, которое он получал у меня на службе, являлось для него единственным источником дохода. В последнее время Овертон начал ухаживать за Беатрис Кензи, дочерью моего коллеги-барристера. Я встречал эту юную девицу всего пару раз и, признаюсь откровенно, был о ней не слишком высокого мнения.
– А как по-вашему, есть шанс, что завтра я тоже увижу леди Елизавету? – спросил Николас, резко меняя тему разговора.
– Честно скажу, вероятность этого ничтожна. Даже я вижу ее крайне редко.
– Значит, вы притащили меня с собой только потому, что по статусу вам полагается иметь помощника, а в данном случае статус очень важен, – усмехнулся Николас.
– В общем-то, ты прав, старина. Сам знаешь, так положено. Хотя, думаю, для тебя тоже найдется дело – скорее всего, придется переписать кое-какие документы. Но доступ к леди Елизавете ограничен. Мастер Пэрри и приближенные к ней дамы строго следят за этим.
Николас подался вперед, в его зеленых глазах вспыхнули любопытные огоньки.
– Интересно, а что она собой представляет?
– Я не видел ее уже месяцев с восемь, – ответил я. – В последний раз я был допущен к ней, чтобы выразить соболезнования по поводу кончины королевы Екатерины… – Я слегка запнулся и, судорожно сглотнув, продолжил: – Ныне леди Елизавете пятнадцать лет, но она обладает умом и выдержкой взрослого человека. Дело в том, что детство ее было далеко не безмятежным. – Губы мои тронула грустная улыбка. – Она чрезвычайно умна и, как говорится, за словом в карман не лезет. Когда я начал работать под началом мастера Пэрри, она как-то сказала: «Мои собаки будут носить мои ошейники». Разумеется, к людям это относится тоже.