Мертвая жена и другие неприятности
Шрифт:
– С Сергеем что?
– Живой. Обгорел, правда, здорово, но не смертельно.
Глава 10
Лену с Аней Ладейников привез в свою квартиру. Оставаться там, где только что убили человека, – пусть даже и не очень хорошего, не хотелось всем троим. Но теперь Валерий Борисович менее всего вспоминал о только что произошедшем. Он не мог насмотреться на Лену и удивлялся тому, что у него есть дочка – такая большая девочка. Аня, оказывается, знала, кто ее отец, и удивление Валерия Борисовича ее немного забавляло и смущало.
По дороге заехали в больницу и, кроме выздоравливающего Брадиса, посетили палату,
Присутствующий при разговоре Аркадий Ильич попросил повторить фамилию продажного следователя несколько раз и даже требовал описать его внешность. После чего заявил, что если Шахрай просидит в камере столько, сколько он держал под стражей самого Брадиса, то это будет самое убедительное свидетельство существования бога.
Оказавшись наконец дома, Валерий Борисович, Лена и Аня стали готовить обед или скорее ужин, рассчитывая сесть за стол втроем. Но из Всеволожска приехала Евгения Ивановна, и ужинали уже впятером, так как пожилую женщину привез Виктор.
Вообще это был необычный вечер. Почему-то Валерию Борисовичу стали звонить разные знакомые. Первым проявился Владимир Егорович, который спросил, не желает ли Ладейников вернуться на факультет, и намекнул, что, кажется, освободилось место декана. Потом профессор Бродский стал с увлечением рассказывать, как задерживали Храпычева, которого сдала студентка Ермакова, случайно узнавшая о предложениях, сделанных отчисленным студентам новой секретаршей Хакимовой от лица декана. Оказалось, Ермакова караулила этот момент и сделала несколько снимков на камеру своего мобильного телефона. На них видно, как по коридору ведут закованного в наручники Храпычева, а следом его секретаршу без наручников. Студентка Ермакова уже разместила эти фотографии на сайте студсовета, сопроводив бредовыми комментариями. Рассказывая это, профессор Бродский смеялся. А Ладейникову вдруг стало жалко бывшего друга.
Потом позвонила Нина Храпычева. Про мужа она не сказала ни слова, а только сообщила, что подала на развод, что город ей надоел, и она, скорее всего, переберется к отцу в Комарово. А потом добавила: более всего ей бы хотелось жить на природе, встретить мужчину, что называется, с руками и завести с ним фермерское хозяйство.
– Могу познакомить с таким человеком, – пообещал Валерий Борисович.
Он ответил еще на несколько звонков, а потом отключил телефон.
Евгения Ивановна решила не засиживаться. Они с Виктором ушли, прихватив с собой Аню.
Ладейников с Леной убирали со стола, потом вместе мыли посуду и разговаривали.
– Я к тебе в Сабурово приезжал, – вспомнил Валерий Борисович. – Два дня приходил и стоял под дверью. Офис фирмы нашел, но он все время был на замке. Потом еще долго на что-то надеялся…
И тут Лена начала рассказывать в подробностях, что с ней произошло…
– Меня задержали в аэропорту, прямо на поле, как только сошла с трапа. Подошли трое и попросили следовать за ними. Я одному отдала багажную квитанцию, и он получил мой чемодан, когда меня уже в «воронок» впихнули. Доставили
Внешне все выглядело как нельзя лучше. Люди сдавали деньги и надеялись, что в течение года получат квартиру вдвое дешевле, чем у застройщиков. Вроде так и получалось: фонд принимал деньги, на которые через сторонние организации закупались песок, цемент, арматура, кирпичи и прочие материалы. Все это поставлялось строительным фирмам, которые возводили дома, а в качестве оплаты выделяли фонду жилье. После сдачи домов квартиры должны были передаваться людям, которые внесли деньги. По документам все было законно, и все так и произошло бы, если бы эту операцию не придумал Леонид Евгеньевич Осин, который даже в учредителях фонда не значился. Пожалуй, только я и знала, кто за всем стоит, потому что именно я ему отдавала деньги.
Почти две недели я просидела в изоляторе, и вот Осин прислал мне записку, в которой говорилось, что мой арест – происки завистников и врагов, на суде ничего не будет доказано. К тому же люди уже начали въезжать в новые дома, и состава преступления в моих действиях ни один прокурор не усмотрит, да и самого события преступления не будет, потому что люди уже живут там, куда и предполагали въехать. Я же не знала тогда, что квартиры были проданы по два, а то и по три раза. Там же, в следственном изоляторе, я поняла, что беременна, и надеялась, что меня освободят под подписку…
На суд меня возили, когда я была уже на восьмом месяце. Страшно неприятно было: пострадавшие выступали один за другим, и каждый проклинал меня, буквально плевал в мою сторону, хотя все видели, что за решеткой сидит беременная двадцатидвухлетняя девчонка. Судили меня за мошенничество в особо крупных, за нарушение налогового законодательства, незаконное предпринимательство и за отмывание средств, нажитых преступным путем. Прокурор потребовал назначить наказание в виде пятнадцати лет с содержанием в колонии строго режима. Суд дал тринадцать. Про Осина я ни слова не сказала, как мне советовал адвокат, которого сам же Леонид Евгеньевич мне и подсунул.
Аню я родила в следственном изоляторе. Если бы это произошло на зоне, можно было бы надеяться на послабление режима и на то, что ребенка оставят при мне до поры до времени. А так Аню отобрали, меня же по этапу отправили в Мордовию…
В лагере я познакомилась с одной американкой из бывших наших, которая вернулась сюда делать деньги. Раскрутилась она на поставках в Россию залежалого товара. Помнишь, в начале девяностых у нас влет шли китайские кроссовки, спортивные костюмы, телевизоры устаревших моделей и видеомагнитофоны. Вот и попала американка под бандитскую крышу… Правда, осудили ее не за коммерческую деятельность, а за убийство. С бригадиром тех ребят она стала сожительствовать, а тому очень хотелось в Штаты уехать. Так хотелось, что парень не просто отбирал у подружки все деньги до копейки, но и бил ее нещадно. Однажды коммерсантка не выдержала – застрелила любовника из его собственного пистолета. За что и получила десятку. Звали ее Варварой, а по американским документам Барбарой Венджер. Профессию бухгалтера она освоила в Штатах, и мы с ней много беседовали о специфике нашего и американского бухгалтерского учета.