Мертвая женщина играет на скрипке
Шрифт:
Подождать пришлось всего минут двадцать — служитель культа покинул храм знаний, сердечно попрощавшись на пороге с завучем, и пошел себе восвояси. А я пошел за ним. Пора устанавливать близкие контакты. Удобная возможность представилась через квартал — спокойно догнав и поравнявшись, резким толчком плеча запихнул его в подворотню. Там как раз тупиковый заезд и задний двор какого-то цеха — очень удобное место для беседы. Никто не помешает. «Опасно!» — напомнила мне очередная стена. Ничего, я аккуратно.
Попик
— Ну зачем вы… — сказал он испуганно, потирая плечо.
— Да вот, решил познакомиться. А то ты так и не представился…
— Отец Ананий!
— Мой отец погиб, и других мне не надо. По паспорту ты кто, опиум для народа?
— Э… Гаврила Аркадьевич.
— А что же не «отец Гавриил» тогда?
— Архангельское имя мне не по чину, — потупился попик.
— Рукоблудил в семинарии, что ли? — сурово спросил я.
Тот густо покраснел, но быстро опомнился:
— Не ваше дело! Как вы смеете! Я член комиссии…
— На целый член ты не тянешь, — перебил я его, — перхоть подзалупная. Что в школе делал?
— Это вас не касается!
— Зато тебя сейчас коснется вот это, — показал ему кулак.
— Я буду вести духовное воспитание!
— Экая, глядь, воспитака вылупилась! — оглядел я его с демонстративным презрением. — С таким имечком только духовность в массы нести. «Здрасьте дети, я Ананий! Буду вас учить…». «Да мы уже и сами умеем», — ответят тебе, и будут правы.
— Пусть только попробуют! — попик краснел, бледнел и шел пятнами.
— Что вашей банде надо от моей дочери?
— Не зна…
Я легонько, профилактически, стукнул «анания» под ложечку. Глазки его выпучились еще больше, казалось, что сейчас выпадут и укатятся.
— Теперь слушай меня, попец. Прежде чем ты скажешь что-то еще, один раз хорошенько подумай. Иначе будет очень больно.
Я, конечно, блефовал — черта с два я ему чего сделаю. Мне только уголовки за нанесение телесных не хватало для полного счастья.
— Я не имею права обсужда…
Я приложил чуть сильнее — но аккуратно, в мягкое пузичко, чтобы побои потом не снять было. Много ли ему надо?
— Видишь люк? — показал ему крышку в асфальте. — Это канализационный колодец. Десять метров полета, двадцать метров говна. Унесет в коллектор, там крысы доедят. Был ананий — нет анания. И обсуждать нечего.
Запахло чем-то или показалось?
— Последняя попытка — что вам надо от моей дочери?
— Это команда сверху! Негласное распоряжение, так бывает. Нам не объясняют зачем! Может, просто проверка! Это только Эльвира Кировна может знать!
— Кто?
— Председатель комиссии…
Выдра крашеная, значит. Да, такую на фук не возьмешь, старая школа.
— Вы меня теперь убьете, да?
— Вот еще, — ответил я спокойно, — с чего бы? Мы мирно поболтали и разошлись друзьями, верно?
Он судорожно закивал.
— Нас никто не видел. Будет мое слово против твоего. Охрану к тебе не приставят, невелика шишка, а люков в городе еще много. Когда вытряхнешь подштанники и захочешь отомстить — вспомни об этом…
Я сделал шаг к выходу, но потом как будто вспомнил что-то — и резко обернулся. Ананий нервно подпрыгнул.
— Да, вот еще… — протянул я задумчиво, — откажись от вакансии. Не надо тебе духовность в детях воспитывать. От этого волосы на ладошках растут.
На этой позитивной ноте я отбыл, оставив его разглядывать крышку люка. Колодец, кстати, кабельный, а не канализационный, да и не вскроешь его без спецключа. Но это маловажные детали.
Раньше мне неоднократно говорили, что я злой. Убедили, в конце концов.
— Антон, на пару слов!
Тьфу, чертов тихушник, подкрался-то как незаметно!
— Привет, Иван. Что ты тут…
— Тут камер нет.
Он подстерег меня в парке, внезапно выступив из куста, как ниндзя-маньяк.
— Ого, все так плохо?
— Не знаю. Ты мне скажи.
— Чего сказать?
— Почему не предупредил, что под наблюдением? Я твои данные запросил, а потом еле отбрехался. Во внутреннюю безопасность таскали, нервы мотать. Это, знаешь ли, конкретная подстава!
— Под наблюдением? Я?
— Ты что, не знал?
— Вообще без понятия!
Иван уставился на меня недоверчиво.
— На твоем деле метка: «Извещать о любых изменениях». Я запросил документы, статус изменился, где-то загорелась красная лампочка, меня потащили.
— И что это может означать? — удивился я.
— Возможно, ты был ключевым свидетелем по какому-то важному расследованию. Если оно не закончено и дело не закрыто, тебя могут держать на удаленном контроле.
— Да не было ничего такого!
— Уверен?
Я сделал Очень Честные Глаза и закивал, как китайский болванчик.
— Ну… — неуверенно сказал Иван. — Бывает, конечно, что человек не знает…
— Клянусь!
— Это плохо, — вздохнул он, — значит, интерес к твоей дочери не случайный.
— И что мне делать?
— Не знаю, правда. В открытой части твоих данных мне в глаза бросилась только одна странность — у нее в документах не указана мать. Больше ничего необычного.
Я покосился на афишный стенд, мимо которого мы как раз проходили. Там висел ретроплакат со строгой теткой в красном платке. Она прижимала палец к губам — «Не болтай!». «Опасно!» — кто-то размашисто написал поверх нее баллончиком. Понятное дело, что опасно.