Мёртвая зона

Кинг Стивен

– А чем заинтересовала Руоппа моя персона, если он такая «суперзвезда»? – спросил Джонни. Новое слово суперзвезда он узнал от Мари. Она назвала так лысеющего певца в очках, Элтона Джона.

– Вы недооцениваете свою уникальность, – ответил Браун. – В Соединенных Штатах можно по пальцам пересчитать людей, очнувшихся после такой продолжительной комы, как у вас. В этой малочисленной группе только вам удалось полностью восстановиться после сопутствующего коме повреждения мозга.

Сэм Вейзак был более откровенен.

– Вы – подопытный кролик, понимаете?

– Что?!

– Именно так. Посмотрите, пожалуйста, на свет. – Вейзак направил луч в левый зрачок Джонни. – Вам известно, что я могу увидеть

ваш зрительный нерв с помощью этой штуки? Глаза – не просто зеркало души. Они – один из краеугольных камней, на которых держится вся мозговая деятельность.

– Подопытный кролик, – мрачно пробормотал Джонни, глядя в ослепительно яркую точку луча.

– Да, – подтвердил доктор, выключая прибор. – И незачем себя жалеть. Многие технологии, которые делают вашу операцию возможной, были отработаны во время войны во Вьетнаме. Подопытных кроликов в больницах для ветеранов предостаточно, верно? Такого ученого, как Руопп, заинтересовала ваша уникальность. Есть человек, находившийся в коме четыре с половиной года. Можно ли снова поставить его на ноги? Очень любопытная проблема. Он уже спит и видит, как напишет об этом монографию и опубликует ее в «Нью-Ингланд джорнал оф медисин». Он ждет этого, как ребенок – новых игрушек под новогодней елкой. Для него вы не существуете как живой человек, как Джон Смит, которому больно, который пользуется подкладным судном и должен позвать сестру, если у него чешется спина. И это хорошо! Его руки не будут дрожать. Улыбнитесь, Джонни! Этот Руопп похож на банковского служащего, но он лучший хирург в Северной Америке!

Но улыбаться Джонни совсем не хотелось.

Он прилежно прочитал все брошюры, принесенные матерью. Они повергли его в уныние и заставили серьезно усомниться в том, все ли в порядке с ее рассудком. Автор одной из них, Салем Кирбан, поразил его нездоровым и каким-то языческим интересом к жестокостям апокалипсиса и геенны огненной. Другой описывал приход Антихриста в стиле низкопробных фильмов ужасов. Остальные представляли широкий спектр самых безумных идей: Христос жил под Южным полюсом, Бог перемещался на летающих тарелках, Нью-Йорк был Содомом, а Лос-Анджелес – Гоморрой. В брошюрах говорилось об изгнании нечистой силы, о ведьмах и самых разных известных и неизвестных вопросах подобного рода. Джонни не понимал, что общего у этих брошюр с религиозной, но вполне здравомыслящей женщиной, какой он оставил мать перед тем, как впал в кому.

Через три дня после случая с фотографией матери Вейзака в палату Джонни заглянул худощавый черноволосый журналист из бангорской «Дейли ньюс» и, представившись Дэвидом Брайтом, спросил, можно ли получить короткое интервью.

– А врачи разрешили? – осведомился Джонни.

– Вообще-то я не спрашивал, – признался Брайт.

– Что ж, я в вашем распоряжении.

– Даже не знаю, как благодарить вас! – Брайт сел у кровати Джонни.

Первые вопросы касались аварии и ощущений Джонни после выхода из комы, когда он узнал, что проспал почти половину десятилетия. Джонни отвечал честно и откровенно. Потом Брайт сообщил, что, по сведениям из «одного источника», после аварии у Джонни появилось своего рода «шестое чувство».

– Вы спрашиваете, ясновидящий ли я?

Брайт пожал плечами:

– Можно и так выразиться.

Джонни много размышлял над тем, что сказал Вейзак. И чем больше думал, тем сильнее в нем крепла уверенность, что Вейзак поступил правильно, повесив трубку и не став разговаривать с матерью. Эта ситуация ассоциировалась у Джонни с сюжетом рассказа Джейкобса «Обезьянья лапа». Лапа могла исполнить три любых желания, но цена, которую приходилось за это платить, была непомерной. Пожилая пара попросила у лапы двести фунтов стерлингов и действительно получила их, правда, в качестве компенсации за смерть их единственного сына, погибшего в результате несчастного случая на фабрике. Затем мать попросила вернуть ее сына, и вскоре тот постучался в дверь. Чтобы жена не увидела обезображенный

труп, вызванный ею из могилы, старик использовал последнее желание и отправил его обратно. Как и говорил Вейзак, есть вещи, которые лучше потерять, чем найти.

– Нет, – ответил Джонни. – Я такой же экстрасенс, как и вы.

– Но мой источник утверждает…

– Это неправда.

Брайт, не скрывая сомнения, улыбнулся и, немного поразмыслив о том, стоит ли проявлять настойчивость, открыл чистую страницу в блокноте. Он начал с вопросов о планах Джонни на будущее, о том, что он помнит об аварии.

– Так чем же вы все-таки собираетесь заняться, когда выйдете отсюда? – поинтересовался Брайт, закрывая блокнот.

– Я еще серьезно не думал об этом. Пока пытаюсь привыкнуть к мысли, что нашего президента зовут Джеральд Форд.

– В этом вы не одиноки, мой друг, – засмеялся Брайт.

– Наверное, вернусь к преподаванию. Больше я ничего не умею. Но сейчас еще слишком рано думать об этом.

Поблагодарив Джонни, Брайт вышел. Статья появилась через два дня – накануне операции на ногах. Ее поместили на первой полосе под броским заголовком: «Джон Смит – современный Рип ван Винкль. Долгий путь из прошлого в будущее».

Там было три фотографии. Одну сделали для ежегодного выпускного альбома школы (примерно за неделю до аварии), вторую – в палате. Фотограф запечатлел Джонни похудевшим и осунувшимся, с согнутыми руками и ногами. Между этими двумя был снимок искореженной машины, лежавшей на боку. В статье Брайта не говорилось ни слова ни о шестом чувстве, ни о даре предвидения.

– Как вам удалось избежать расспросов об экстрасенсорных способностях? – спросил Вейзак Джонни тем же вечером.

Джонни пожал плечами:

– Мне он показался приличным парнем. Наверное, решил, что давить не стоит.

– Может, и так, – согласился Вейзак. – Но этого Брайт не забудет, во всяком случае, если он хороший журналист. А в этом сомневаться не приходится.

– Почему?

– Я навел о нем справки.

– Стараетесь не дать меня в обиду?

– Мы делаем все, что можем. Нервничаете из-за завтрашней операции, Джонни?

– Нет. Скорее, боюсь ее.

– Это естественно. Я бы и сам боялся.

– А вы там будете?

– Да, но не в самой операционной, а в соседнем помещении, откуда можно наблюдать за ходом операции. Но там все в одинаковых халатах, так что меня вы вряд ли узнаете.

– Наденьте что-нибудь, – попросил Джонни, – чтобы я мог узнать вас.

Вейзак посмотрел на него и улыбнулся:

– Хорошо. Я нацеплю на халат свои часы.

– Отлично! А доктор Браун? Он тоже там будет?

– Доктор Браун сейчас в Вашингтоне. Завтра он выступает с докладом в Американском обществе неврологов. Я читал его доклад. Очень приличный, правда, на мой взгляд, излишне категоричен.

– А разве вас не приглашали?

Вейзак пожал плечами:

– Я не люблю летать. Боюсь полетов…

– А может, предпочли остаться на операцию?

Вейзак лукаво улыбнулся, развел руками и промолчал.

– Он меня недолюбливает, верно? – спросил Джонни. – Я про доктора Брауна.

– Похоже, так, – согласился Вейзак. – Он считает, что вы нас дурачите. Выдумываете по каким-то своим причинам. Может, стараетесь привлечь к себе внимание. Но не судите о нем только по этому, Джон. Его склад ума не позволяет ему мыслить по-другому. Его, скорее, следует пожалеть. У Брауна острый ум, и он далеко пойдет. Он уже сейчас получает заманчивые предложения и когда-нибудь уедет из наших холодных мест, оставив Бангор навсегда. Отправится в Хьюстон или на Гавайи, а то и в Париж. Но у него есть свои слабости. Браун – как механик – разобрал мозг на составные части и не обнаружил никакой души. Значит, ее не существует. Совсем как русские космонавты, которые облетели вокруг Земли и не увидели Бога. Это – практицизм механика, а механик – всего лишь ребенок, умеющий обращаться с двигателем. Но, пожалуйста, пусть это останется между нами.