Мертвая зыбь
Шрифт:
— Ещё молимся об упокоении…
И тут совсем явственно Якушев расслышал:
— …об упокоении убиенного раба божия Николая…
Ему показалось, что он ослышался. Он вспомнил: «Сегодня девятнадцатое, по-старому шестое декабря, тезоименитство царя Николая Второго. По ком же панихида? По нему, конечно. Кто же, как не он, „убиенный“… Однако как эти господа здесь осмелели. В Казанском соборе — панихиду… Вот почему мне назначили здесь свидание».
Он повернул голову, поискал и сразу увидел того, кто его ждал, пошёл к выходу и услышал, что его догоняют.
Это был старый знакомый, тайный советник Александр Сергеевич Путилов, землевладелец
— Ну, дорогой мой, — сказал Якушев, — такой смелости я не ожидал, панихиду по государю в Казанском соборе…
— А день-то какой?.. Николай Мирликийский, тезоименитство его величества.
— Давно мы не виделись, давно… Сколько воды утекло с пятнадцатого года. Где бы нам побеседовать?
— А тут, напротив… Кафе «О'Гурмэ». В доме Зингера.
— Кстати, я не завтракал.
Они устроились за столиком в глубине небольшого зала. Толстенькая, румяная дамочка наклонилась к ним, обнаружив пышный бюст.
— Отведайте наш знаменитый «курник».
— Это что такое?
— Рекомендую. Вроде пирожка с курочкой, запечённой в тесте. Прелесть.
Когда она ушла, Путилов сказал:
— Как вы вовремя уехали в Москву, Александр Александрович.
— Потому цел и невредим. А вы?
— Я тоже вовремя укатил в Новгород. Вы, говорят, прекрасно устроены.
— Недурно. Даже хорошо.
— Для кого?
Якушев усмехнулся:
— Для дела, для нашего, общего…
— Мы тоже тут не бездельничаем.
— Надеюсь.
— Видели, сколько народу было на панихиде?
— Человек сто… Все ваши?
— Наши единомышленники. — Путилов оглянулся. В этот час в кафе было занято только два столика.
Они продолжали разговор, понизив голос:
— Сегодня, по случаю тезоименитства, мы решили собраться у баронессы Мантейфель… Вы её знали? Ах черт, я никак не привыкну к конспирации, но конспирировать с вами смешно, mon cher ami [21] . Мы ждали вашего приезда, вы единственный из наших, удостоенный высокой чести — аудиенции у его высочества. Вы не откажетесь рассказать нам, о чем шла речь?
21
Мой дорогой друг (франц.).
— Буду счастлив. Кроме того, у меня есть некоторые предложения, я могу даже сейчас вам сказать, в чем дело. Речь идёт об объединении наших усилий. Питер без матушки Москвы не может, и Москва без Питера тоже… Здесь, мне кажется, сохранились люди, именно здесь…
— Мы находимся, mon ami [22] , я бы сказал, в начальном периоде. Пока у нас только ядро, но люди решительные, они горят энергией, и горючего материалу много… Вы можете судить по тем, которые пришли на панихиду по императору. Это уже традиция, в прошлом году было вдвое меньше.
22
Мой друг (франц.).
— Значит, вы знаете не всех этих людей?
— Знаю… некоторых.
— А не думаете вы, что среди этих людей могут оказаться…
— Возможно.
— Это — риск…
— Риск. Но всегда можно сказать, что
— Наивно. Но с другой стороны, для подогревания верноподданнических чувств полезно… Значит, вы меня приглашаете. Я очень рад. Рад потому, что лично я восхищаюсь смелостью, мужеством наших питерских собратьев и вместе с тем не могу скрыть от вас тревоги. Не слишком ли вы рискуете… Не лучше ли выжидать, накапливать силы, чем подогревать монархические чувства опасными для наших единомышленников демонстрациями? Но я вижу, что вы хотите мне возразить? Отложим этот разговор до вечера. Отложим?
— Да. У входа в Летний сад около пяти часов вас будет ждать молодой человек во флотской шинели. Вы спросите его: «Который час?» Он ответит: «На моих часах — полдень». И приведёт вас к нам. Теперь, если позволите, я покину вас.
Он ушёл.
Пышная дамочка в кружевном переднике с умилением смотрела, как Якушев уплетал «курник».
— Вы ведь не петербуржец?
— Почему вы так думаете?
— Я вас не видела. У нас бывают все.
— Представьте, я — петербуржец. Но живу в Москве.
— Изменили Петрограду. Нехорошо, — она кокетливо усмехнулась. — А ваш приятель — наш верный клиент. Он ведь тоже из бывших.
— Скорее из настоящих, — сказал Якушев.
Дамочка с удивлением взглянула на него и отошла.
«Именно из „настоящих“. Это не Ртищев, болтун и рамолик. Путилов — настоящий враг. „Объединение усилий“ ему явно не понравилось. Ну посмотрим…»
В пятом часу Якушев шёл по знакомым местам, по Дворцовой набережной Невы к Троицкому мосту Нева ещё не стала, погода была безветренная, над шпилем Петропавловской крепости неподвижно стояли длинные свинцово-серые тучи. Якушев шёл и думал, что в этом городе прошла вся его жизнь, что не один раз, 6 января по старому стилю, в крещенский праздник он видел шествие «к Иордани» из Зимнего дворца, шествие царя со свитой, духовенства в золотых ризах. Как это выглядело импозантно, внушительно. Но тут же вспомнилось, как однажды в момент салюта, при погружении креста в прорубь, одна из пушек выпалила не холостым зарядом, а картечью. Какой переполох по этому случаю был в Петербурге! Потом, спустя несколько лет, по дворцу выстрелило орудие крейсера «Аврора», и это было концом старого мира.
Да, в сущности, всему прошлому должен был наступить конец.
Якушев стал думать о себе, о молодости, о том, как он ездил зимой, по первопутку, с молодой женой на острова. И он немолод, и она немолода, нет и департамента, где он так уверенно двигался от награды к награде, от чина к чину. Верно то, что ему никогда не быть по-прежнему директором департамента или товарищем министра.
Он подходил к воротам Летнего сада со стороны набережной. В том месте, где Каракозов стрелял в Александра Второго, стоял молодой человек во флотской шинели и круглой барашковой шапке с кожаным верхом.
Якушев спросил: «Который час?» Тот ответил: «На моих полдень». И они пошли рядом. Стемнело, однако Якушев различал лицо молодого человека с рыжеватыми усами, и ему показалось, что видел его утром в Казанском соборе. Он спросил об этом.
— Нет. Я там не был. Все это фанфаронство.
— Вы полагаете?
Молодой человек не ответил.
— Наши друзья другого мнения, — продолжал Якушев.
— Не знаю, кому они друзья, — пробормотал молодой человек, — здесь нам надо повернуть. А вы, очевидно, приезжий. Я вас не встречал в их компании.