Мертвец – это только начало
Шрифт:
Отношения завязались почти приятельские. Они лихо выкуривали пачку «Кента». Созерцая подобную картину, трудно было поверить, что каких-то пару дней назад один другого готов был спихнуть с крыши шестого этажа.
Смолили, смеялись, нечасто такое встретишь. И только присмотревшись, можно было понять, что за столом восседают два зверя, прекрасно знающие о собственных возможностях. Нередко такое случается и в природе: сойдутся два одиноких волка, обнюхают задранные хвосты и, пометив свою территорию, разойдутся в стороны, пообещав не тревожить соседа.
– Значит, то, что произошло в спортзале, целиком на твоей совести? – спросил Шевцов.
– Мне не хочется оговаривать мертвых,
– Ответь мне тогда на один маленький вопрос. В «Мостранспорте» было убито восемь человек, но нами было обнаружено десять трупов. Кто двое остальных?
– Не спрашивай, майор, не отвечу.
Он умел смотреть прямо и делал это столь выразительно, будто во лбу собеседника хотел просверлить дыру.
– Хорошо, поговорим об этом позже. У тебя есть враги: едва Кориков попал в тюрьму, его сразу убрали. Может, таким образом хотели пригрозить тебе? А если так, то кто эти люди?
Взгляд Куликова был по-прежнему прям и до неприличия откровенен, вот только откуда-то из глубины зрачка появился блик, который мог запросто засветить благоприятную картину.
– Всех своих врагов я знаю наперечет, а что касается Корикова… он может спать спокойно.
– Уж не о Назаре ли Колотом ты говоришь?
– Хм… Я вижу, в милиции не едят хлеб просто так. О нем.
– Ладно, у тебя с Назаром свои счеты. Допускаю. Но ответь мне откровенно, зачем ты убрал Ивашова? Обыкновенный стриптизер. Нравился девочкам, разъезжал из бара в бар, стриг «капусту» и никого не трогал.
– Ты и про это знаешь? – усмехнулся Куликов.
– Как же не знать, когда ты заявляешься туда со всей своей свитой, а через некоторое время находят его остывающее тело.
– Для меня теперь что восемь трупов, что пятнадцать, роли особой не играет. Да, это я его замочил. Разумеется, не своими руками, но приказ исходил от меня. Ты говоришь, никого не трогал? – Глаза у Стася были светло-голубые, словно осколки льда, а тут потемнели, будто отразились в морской бездне. – А если все-таки затронул? Обид я не прощаю. Я и так с тобой, как на исповеди, майор, не пытай ты меня про это, была причина!
– Ладно, хорошо, – неожиданно быстро согласился Шевцов, понимая, что невольно поковырял ножом в развороченной ране. – А ограбление на Кутузовском проспекте твоих рук дело?
– Врать не хочу, моих. Коли меня, майор, на всю катушку, может, тебе еще одну звезду на погоны бросят.
Полтора года назад на Кутузовском проспекте был ограблен ювелирный магазин. Налетчики действовали очень профессионально. Уложили на пол продавцов и выгребли с витрин все золотишко, после чего, вскочив в поджидающую «Волгу», скрылись в лабиринте переулков. Причем они так сумели напугать заскочивших некстати покупателей, что те боялись поднять головы даже после того, как в лавку нагрянула милиция. Как потом выяснилось, денег они забрали не очень много. И вообще грабители вели себя странно, предпочитая украшениям из платины низкосортное золотишко и обыкновенные серебряные безделушки. Вдвойне непонятным было еще одно. Ювелирный магазин на Кутузовском находился под покровительством Назара Колотого, и хозяин, как и полагалось, отчислял именитому вору обговоренный процент. Потревожить хозяина лавки мог только какой-нибудь отмороженный, не подозревающий о том, на чью собственность замахнулся. Подобный наезд Назар Колотый воспринимал как личное оскорбление, и нечего было удивляться тому, что его обидчиков нередко находили на дне Москвы-реки, обутых в чугунные башмаки. Не следовало забывать и о втором варианте – наезд был совершен не случайно и выглядел неким вызовом могуществу Назара Колотого. На такой подвиг был способен только человек дерзкий и решительный,
Таких людей по всей Москве можно насчитать человека три-четыре. Наиболее реальной кандидатурой оставался Стась Куликов, он же Кулик.
– Ты сам принимал участие в ограблении?
– Решил прогуляться. А то уже забывать начал, как кровушка по жилам разбегается, – невесело улыбнулся Стась.
– Сколько человек вас было?
Небольшой японский магнитофон, установленный на столе, беспристрастно фиксировал каждый вздох, отмечал каждую нечаянную паузу.
– Четверо нас было, пятый сидел за рулем. Потом я об этом читал в газете. В общем, все так и было, кроме разве что одного. Цифирки малость не сходятся. В газете было написано, что я за один раз полмиллиона долларов выгреб, только ведь таких денег даже здание не стоит, в котором магазин находится. А потом, деньги для меня были не столь важны, мне хотелось наказать Назара, уж слишком он непочтителен стал.
Ткнув пальцем в магнитофон, Шевцов остановил ленту.
– У меня к тебе есть предложение прогуляться по местам, так сказать, боевой славы. И в первую очередь меня интересует именно ювелирный магазин.
– Понятно, – хмыкнул Куликов, – приятельской беседы теперь тебе недостаточно. Далеко пойдешь, майор.
– Не сомневаюсь, – отозвался Шевцов, – все-таки не каждый день вылавливаешь такую птицу, как ты.
Шевцов поднял трубку, набрал номер и живо поинтересовался:
– Ну как там у вас? Все в порядке?.. Тогда выезжаем.
В комнату, явно стыдясь своих необъятных габаритов, протиснулся молодой парень. Он напоминал борца сумо в пике своей формы. Впрочем, он и был таковым. Но вместе с тем числился в одном из подразделений уголовного розыска. В шкафу даже висел китель с лейтенантскими погонами, который он набрасывал на могучие плечи по большим праздникам. Но, кроме занятий на татами, он имел весьма непыльную служебную обязанность – сопровождать подозреваемых во время следственного эксперимента.
Арестованные, прикованные к руке борца, чувствовали примерно то же, что незабвенный Прометей, прибитый к гранитной скале. На них борец сумо смотрел хмуро. По-другому просто не умел, и создавалось впечатление, что он готовился растереть подследственного между ладонями.
– Не обижайся, но браслетики придется нацепить.
– А чего обижаться, – понимающе передернул плечами Кулик. – Как говорится, не первый день замужем, я к вашим ментовским порядкам давно привык. – Он с уважением посмотрел на вошедшего и добавил: – И потом, я вижу, вы меня уважаете, наверное, не к каждому такого битюга приставляете.
Борец мрачной глыбой стоял в дверях – ни протиснуться, ни подвинуть. Откуда-то из-за рукава он вытряхнул наручники и умело защелкнул замок на правой кисти Кулика.
Оператор, серьезный парень лет двадцати пяти, старался фиксировать всякий жест, каждый шаг Куликова. Лицо его буквально искрилось художественной значимостью, словно он снимал не обыкновенную ленту с подследственным, которая через пару недель будет пылиться где-нибудь на полке, а создавал шедевр, за который непременно получит Оскара.
– Я стоял вот здесь, – махнул Стась свободной рукой на витрину, на которой по-прежнему лежало золотишко. Но уже другое. А прежнее, переплавленное и бесформенное, неряшливым комком лежало в одном из сейфов московского банка. – Махнул пистолетом и сказал: «Всем лежать!»