Мертвецкая
Шрифт:
— Да. Нэн попросила своего студента, оставшегося на праздники в городе, показать мне раскопки. Я как раз туда еду, так что у меня будет время осмотреться. Мы встречаемся после того, как я закончу в Колер?
— Я скину тебе на пейджер, если получится.
Этим ранним морозным декабрьским утром на остров ехало всего семь человек. Двое, с теннисными ракетками, явно направлялись на крытые корты в спорткомплекс около канатной дороги. Интересно, подумала я, зачем едут остальные? Молодой кондуктор открыл двери вагончика, и мы сели. С каждой стороны стояли скамейки, а в центре — четыре больших
Двери закрылись, и тяжелый вагончик, словно кабинка фуникулера на лыжном курорте, пополз по толстым стальным канатам, поднимаясь над улицами. Я даже видела людей в автомобилях, съезжавших с моста на 59-й. Сильный ветер раскачивал нашу огромную карету, и, проезжая стойку первой башни, она слегка вздрогнула.
В небе беспрерывно курсировали самолеты, которые взлетали и садились в Ла-Гуардия, а внизу три серые трубы какого-то завода в Куинсе изрыгали столбы дыма. Переправа через реку заняла меньше четырех минут. Я вышла последней. Остальным пассажирам, казалось, эта процедура была хорошо знакома. У выхода ждал автобус. Я достала из сумочки четвертак и заплатила за проезд.
Вторая остановка — Мэйн-стрит, прямо за старым фермерским домом Блэкуэлла. Не успела я выйти из автобуса, как меня охватило чувство, будто я в маленьком городке за миллион миль от Манхэттена. Улицы были вымощены булыжником, а рядом с новыми высотками примостился кирпичный фасад часовни Гуд-Шеферд, построенной больше века назад.
Я двинулась на север по извилистой улочке, петлявшей между домами, к маяку на самом краю острова, прямо за больницей. Отсюда открывался потрясающий вид на Манхэттен.
Шел уже десятый час. В Колер я предъявила документы охраннику, и он объяснил, как пройти в психиатрическое отделение на втором этаже. Там меня встретила стройная молодая женщина в белом халате.
— Мисс Купер, я — Сэнди Хэррон, главный врач этого отделения. Мы освободили комнату творчества, так что для слушания все готово.
— Прекрасно. У вас найдется местечко, где я могу побеседовать с потерпевшей наедине?
— Да. С этим я и должна вам помочь. — Она пригласила меня следовать за ней. Мы прошли по коридору в ее кабинет. — Вам потребуется помощь в общении с Тиной. Ее невероятно сложно понять.
— Она будет со мной разговаривать?
— Да вы не сможете заставить ее замолчать! Но дело в том, что у нее очень серьезное психическое отклонение, поэтому вы вряд ли сможете понять ее без моей помощи или кого-нибудь из сотрудников.
— Какова ее история болезни?
— Тине тридцать лет. Большую часть взрослой жизни она провела здесь, в больнице. У нее врожденная патология головного мозга и маниакально-депрессивный психоз. Уровень ее развития соответствует уровню восьмилетнего ребенка. У нее бывают резкие смены настроения, от сильного эмоционального подъема до глубочайшей депрессии. Она принимает ряд препаратов, включая депакот и нейронтин.
Я пыталась записывать все, что говорила Хэррон.
— Не беспокойтесь, я уже сделала для вас копию карты Тины. В ней указаны все лекарства. Проблема… можно я буду называть вас Алекс? Проблема в том, что у нее плохо развита речь. Тина
— Вы когда-нибудь давали показания на предварительном слушании, доктор?
— О состоянии пациента? Диагноз или заключение?
— Нет. Я хочу, чтобы вы остались со мной, пока я буду расспрашивать Тину о том, что произошло. Если она не сможет внятно объяснить случившееся — мне или судье, — я бы просила вас стать нашим переводчиком.
— Хорошо. Давайте пригласим ее и начнем, — Хэррон позвонила медсестре и попросила, чтобы Тину привели в кабинет. — Запомните вот что, Алекс: Тина сексуально озабочена. Она постоянно открыто занимается мастурбацией. Это хроническое. Мы приставили к Тине компаньонку, которая проводит с ней большую часть дня и следит, чтобы она не вступала в половую связь с другими пациентами.
Повезло же мне, что я узнала об этом на предварительном слушании. Единственная надежда — на хорошего судью, способного понять особенности сегодняшнего судебного спора. Моя свидетельница — непонятно изъясняющаяся тридцатилетняя женщина с сексуальным темпераментом, присущим женщине ее возраста, и интеллектом ребенка. Закон допускает, что она не в состоянии дать согласие на половой акт.
Видимо, сегодня у Тины было «хорошее настроение». Пока она не знала, что вскоре ей придется явиться в суд и давать показания перед судьей, адвокатом защиты и своим обидчиком. Она вошла, держа за руку санитарку. Тина оказалась опрятной женщиной, в чистой белой трикотажной рубашке и слаксах цвета хаки. Нас представили, она улыбнулась и пробормотала что-то похожее на «приятно познакомиться».
Больше часа я пыталась добиться от нее рассказа о том, что именно случилось. Ее компаньонка сидела рядом и нежно поглаживала ее руку, когда мои элементарные вопросы приводили Тину в замешательство. Если я не понимала ответ, доктор Хэррон поясняла мне, что сказала пациентка. Стоило мне упомянуть имя Честера, как Тина начинала нервничать.
Однажды утром после завтрака, несмотря на все меры предосторожности, принятые в больнице, Тина встретилась в коридоре с пациентом по имени Хосе. Он пригласил ее в свою палату. Тине Хосе понравился, и она пошла с ним добровольно. Тут доктор Хэррон вежливо нас перебила и заметила, что Хосе — параноидный шизофреник с определенными проблемами касательно собственной сексуальной ориентации. Тина сказала нам, что Хосе хорошо к ней относился и что она занималась с ним сексом потому, что думала, будто это стон. Пытаясь выговорить слово «стон» второй раз, она широко раскрыла рот и высунула язык.
— Стон? Почему вы?..
— Нет, нет, Алекс. Тина сказала, что думала, будто это сон, — поправила меня доктор Хэррон, и Тина улыбнулась. — Тина понимает, что мы не одобряем ее… в общем, обычно она старается оправдать свою сексуальную активность. Говорит, будто не думала, что это происходит на самом деле. Что она это воображала или ей это снилось, верно, Тина?
Та кивнула, а я поняла, что если судья не разрешит мне пригласить доктора в качестве переводчика, я не смогу провести слушание.