Мертвецы не танцуют
Шрифт:
Очнулся Курок.
Всхлипнул.
– Осторожно, – попросил я.
Говорить тяжело. В голове тяжело. Сердце ворочалось, стараясь загнать кровь в ноги. Получалось плохо, ног я вообще почти не чувствовал.
– Сдохнуть… – прошептал Курок – Сдохнуть…
– Это он сдохнет, – сказал я. – Я вырежу ему язык и вобью в глотку кол. Обещаю.
– Это мы сдохнем… Мы… У меня в голове… Камни…
– Дыши равномерно, – посоветовал я. – И пореже.
Курок захрипел.
– Прыгни в люк… – всхлипнул Курок уже громко. – Это выдрин пух… Еще раньше здорово наглотался… Почти год продержался…
– Мы не умрем. Мы герои, Курок, герои не умирают.
– Еще как умирают. Слушай, Дэв, а как это… Ну, не хочу, чтобы он… Сам хочу, сам… Есть способы, а?
Способы были, учил меня в свое время Гомер. На случай безвыходных положений. Когда надеяться уже нечего. Три, по крайней мере, способа. Не то, чтобы быстро и уж совсем безболезненно, надежно.
– Нет способов. Не думай о ерунде.
Курок засмеялся. С пузырями.
– Не хочу, тварь…
Я тоже не хотел. Совсем. Страшно. Интересно. Проверить. Трудно придумать способ лучше, я и сделать ничего не могу, связан и пребываю в руках Его.
– Не хочу!
Мне не было жаль Курка. Жалость – это для послезавтра.
– Тише…
Но Курок уже не мог тише.
Сумрак вздрогнул. Посмотрел на мачете и шагнул к Курку.
Курок забился, стукаясь головой о стену. Сумрак поднял рубило.
– Эй! – заорал я. – Эй! Повернись!
Сумрак повернулся.
Посмотри на меня, погань! Я убивал таких, как ты, десятками! Сотнями! Я и тебя убью!
Я умудрился плюнуть. Во рту скопились сопли и кровь, я харкнул от души и попал ему прямо в лоб.
Он сдернул меня со стены одной лапой, уронил на пол, поволок. Сначала в одну сторону, затем в другую, затем поперек Рывками, без смысла, это было хуже всего.
Потащил меня к витрине, к битому стеклу, вдавил и снова замер.
Я увидел солнце. Сегодня гарь не вернулась, и солнце висело как новенькое, веселое и молодое. Небо еще. Не серое, а нормальное, голубое и глубокое.
Вдруг…
Не знаю, я лежал затылком в толченом хрустале и чувствовал, как растекается кровь. Моя. А еще я видел крест. Маленький. Совсем маленький, на секунду я подумал, что мне померещилось, что в глаз мне попала соринка, или сосуды полопались окончательно и наполнили глаза призраками, или, может быть, это сотрясение, и этот крестик у меня на самом деле в голове, мерещится и кажется. Но крестик сместился и стал весьма бодро двигаться и исчез за несколько секунд, осталась белая полоса, которая растаяла.
Я улыбнулся.
Я понял, что все будет в порядке. Крест. Знак. Того, что мы спасемся. И спасемся не потом, а сейчас. Непременно. И не случайно.
Даже не Знак, а Знамение, Гомер рассказывал. Нет, с ним не случалось, но он знал людей, с которыми это происходило, не дурацкое пророчество, не безумное предсказание…
Точно, Знамение. На что-то очень похоже, на нормальное, человеческое, где-то я это уже видел, только никак не вспоминалось, где…
Я почувствовал, как мне вдруг сделалось хорошо. Легколегко, тяжесть из головы отлила, мозг прочистился, и я
– Эй, дерьмо, посмотри на меня!
Сумрак ожил. Движение его было, как всегда, неуловимо, через секунду я оказался на столе. Он навис надо мной и стал нюхать, пошевеливая пальцами и постукивая лезвием. Ждал.
И я ждал. Что сейчас он взмахнет мачете.
Но получилось не так. Сумрак исчез. Вот только что был, обтекал кровавым моим плевком, и вот нет. Я принялся ворочать глазами, стараясь разглядеть, куда он делся.
Курок замолчал. Больше не хрипел.
Сумрак возник у входа. Он, казалось, к чему-то прислушивался, стоял. Возле стены появилось размытое пятно. Пестрое колыхание воздуха, состоящее из отдельных лоскутков. Оно медленно смещалось вдоль. Сумрак исчез. И пятно исчезло. Что-то мелькнуло, звякнуло, и сумрак возник снова.
Без руки. То есть без лапы. Вместо нее кровавый обрубок. Сумрак глядел на него с удивлением. Не глядел, а разглядывал. Без звука. Ему оттяпали конечность, а он молчал. Снова пропал. Но на этот раз его было заметно по кровавой радуге, остававшейся в воздухе.
Возник снова.
Теперь у него не было ноги. И кровь, она вытекала медленно и клейко, словно не вытекала даже, а выдавливалась. Сумрак стоял некоторое время, затем его повело в сторону, он потерял равновесие и упал, ударившись головой о стол.
– Курок! – закричал я. – Курок! Очнись!
Курок висел молча, не шевелясь, как-то неприятно вытянувшись, стал гораздо длинней, чем он есть на самом деле.
Я принялся извиваться, изо всех последних обозленных сил, растягивая мышцы и стирая зубы, со стола мне удалось свернуться, лучше бы я этого не делал. Пол был покрыт черной липкой дрянью, в которой медленно ворочались тонкие длинные, как нити, черви.
Сумрак шевелился. Медленно и равнодушно, как механизм. Мутное пятно появилось вновь, рядом со мной. От него исходили прохлада и легкий ветерок, и вдруг с громким хлопком пятно остановилось.
Человек. В камуфляжном пестром комбинезоне. С окровавленной саблей в руках. Человек дрожал, трясся, точно его била какая-то бешеная лихорадка. И сабля тряслась, разбрызгивая кровь. Человек повернулся ко мне.
Я не смог разглядеть его лица, оно расплывалось, шевелилось, жило отдельной жизнью, глаза постоянно меняли цвет, губы плясали.
– Курок! – заорал я.
Человек уронил саблю. Он попытался протянуть ко мне руки, но упал на пол.
– Живы! – сказал голос. – Живы… Ой, мама, все волосы белые…
Парень. Мелкий. Как Шнырь примерно, лет десять, десять лет – прекрасное время для войны.
– Вчера не успели, – сказал он. – Хотели вчера еще идти вас выручать, но темнеет быстро, пришлось до утра отложить…
– Сними веревки, – велел я.
– Сейчас, сейчас…
Парень выхватил нож, разрезал мой веревочный кокон.
– Оружие… есть?
– Конечно, твое ружье.
Парень сунул мне в руки карабин. Мой карабин, конечно же, я его не удержал. Руки не слушались, как и ноги. Почти все не слушалось, немного вращалась голова. Рюкзак, шлем, другая снаряга – все лежало на улице, видимо, он собрал.