Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца
Шрифт:
— Четырнадцать лет?!
— Видите ли, я боюсь, — легко сказала она тем же тоном, каким могла бы сообщить мне о своей простуде.
— Но почему?
Она чуть наклонилась ко мне.
— Вы знаете, если человек выходит на улицу, то у него над головой ничего нет.
— Нет?
— Я имею в виду… — Она помахала рукой над головой. — Над нами только космос, и ничто не держит нас на земле. Я подумала… Если вдруг земное притяжение не сможет меня больше удерживать, то тогда я улечу прямо в космос… В пустоту. Вы понимаете?
Она посмотрела на меня с еще большей пустотой
— Но — земное притяжение.
Она только продолжала смотреть на меня.
Я осторожно спросил:
— Вы не пытались… обратиться к психологу?
Она высокомерно улыбнулась.
— Моему мужу не понравилось бы… Понимаете, я не могла… Нет, уж тогда я лучше останусь дома… — И все это она говорила так, как будто речь шла о послеобеденной прогулке, а не о четырнадцати годах ее жизни.
Я понял, что совершенно бессмысленно спрашивать ее об Александре Латоре и Сирен Сэвог. Вместо этого я сказал:
— А Карл… он вас навещает?
— Да, да. И он, и Евабритт. И их милые малыши, несколько раз в год. Но Хенрик… Он уже давно не приходил. И никогда не придет. Именно поэтому я и решила вас принять. Когда Хенрик умер… Может быть, я даже могла бы… Нет, нет, не сейчас… — Ее взгляд был опять прикован к окну. — Простите, я совсем забыла. Хотите чашечку чая? Я сейчас позвоню Пауле.
— Нет, спасибо. Я уже должен идти… Я думал заехать в отель вашего сына…
— О, но не говорите, что вы были у меня… Он только…
Я осторожно улыбнулся.
— А вы обещаете ничего не говорить мужу о моем посещении?
— Договорились, — кокетливо улыбнулась она и протянула мне на прощание руку.
Я нашел сам дорогу на улицу. Я еще раз посмотрел на серую отштукатуренную виллу с кроваво-красными листьями винограда. Памятник человеческой жизни со свежими пятнами крови.
Прежде чем сесть в машину, я посмотрел наверх, в космос над головой. В этом она права. Пустота начинается как раз здесь.
Затем я уселся в свой космический корабль и полетел дальше, сквозь метеоритный поток послеобеденных автомобилистов, в надежде добраться целым и невредимым до отеля Карла Бернера.
21
По дороге я заехал в контору. Был как раз тот промежуток между четырьмя и половиной пятого, когда здание медленно, но верно пустело. Молодая чилийская супружеская пара с чересчур большой для маленького лифта детской коляской с трудом вышла из него. Пока я дожидался возможности войти в кабину лифта, мимо прошествовала стайка щебечущих вьетнамок, вышедших из кафетерия на втором этаже. Эхо их пинг-понговского языка еще долгое время сопровождало меня по пути на мой этаж.
В коридоре своей конторы я столкнулся с новой ассистенткой зубного врача, что работал по соседству. Он непрерывно менял своих ассистенток через небольшие промежутки времени. Выпуск этого года отличался роковой улыбкой, и я всегда ходил кругами вокруг нее, боясь свалиться в бездну.
В приемной было так же оживленно, как возле горы Ваундид Нии на следующий день после битвы с индейцами. Я отпер дверь кабинета, вошел в комнату и включил свет. Лампочка автоответчика мигала, показывая, что кто-то звонил. Я перемотал ленту и приготовился прослушать сообщения.
Долгая тишина и короткий звонок сообщили мне, что кто-то звонил, но не прислушался к просьбе наговорить сообщение на пленку, если меня нет в конторе.
Новая длинная пауза и новый звоночек означали, что тот же или другой человек звонил мне еще раз.
Наконец раздался тонкий мужской голос:
— Э-э… А… Я… перезвоню. — И повесил трубку, явно растерянный. Голос ничего мне не говорил. Реакция же была в высшей степени обычной.
Еще позвонили из фирмы, поставившей мне автоответчик, и напомнили о последней выплате за него. Совершенно верно, среди неоплаченных счетов лежал у меня на столе и этот.
Затем новая пауза и новый звоночек.
Это все.
Я глубоко вздохнул. Автоответчик ничем не смог помочь мне в попытке войти в контакт с окружающим меня миром. Я по-прежнему находился на теневой стороне.
Я все-таки решился продолжать активные действия и опять включил автоответчик, после чего ушел из конторы, оставив ее в прежнем состоянии: пустой и одинокой.
Отель Карла Бернера располагался в самом центре Бергена в бывшем доходном доме. Он назывался «Week End Hotel», как будто владельцы не хотели иметь постояльцев в обычные будние дни. Проект фасада, по всей видимости, был сделан маньяком-архитектором в стадии глубокой депрессии. Между третьим и четвертым этажами депрессия достигла апогея. Там разместилось название отеля, написанное буквами, которые больше подошли бы бедному миссионерскому приюту. На первых же этажах все было выдержано в стиле развеселого тиволи — ядовито-зелено-оранжевая вывеска возвещала, что в отеле открыта Carlo Discoteque и Bar-Restaurant, вход в которые располагался под балдахином тошнотворного цвета.
Я бывал с этом отеле и раньше. В связи с делом об исчезновении одного коммерсанта, увезшего в своем чемодане образцы товаров на пятьдесят тысяч крон и переставшего писать домой, я нашел его здесь — в этом отеле. Он стал на 25 000 беднее, но зато находился в обществе дамы, о которой, и я мог его понять, явно не собирался писать домой. Он с трудом понимал, что происходит вокруг.
После той истории я был совсем не уверен, что в отеле будут мне рады, и с облегчением вздохнул, увидев в приемной незнакомое мне лицо. Это меня вообще-то не удивило. В последнее свое пребывание здесь я обнаружил, что дежурные портье меняются чуть ли не каждый второй день. Сегодняшняя девушка была женственной блондинкой без каких-либо особых примет, я коротко кивнул ей, направляясь в бар.
Место отличалось крайней практичностью. Сквозь зеленый прозрачный занавес из искусственных растений легко было следить за дискотекой и оценить предлагаемый живой товар, а потом при случае и купить его.
Если бы мне было 23, то лучше места для веселой жизни я бы не мог и представить. Пока особо большого выбора не наблюдалось. Несколько женщин сидели по одной или парами за столиками. Все они поглядывали на бар, и я заметил, как их радары заверещали, когда на сцене появился я. Но мой эхолот никак не отреагировал, и потому я спокойно уселся около стойки бара.