Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца
Шрифт:
Раз нельзя отрицать, попытайтесь объяснить. Это единственный выход из любого безвыходного положения. Крупнейшие ученые-экономисты партии предложили: давайте намекнем общественности, что свое состояние Министр выиграл в лотерею или на бегах: ведь удача и везение в игре пока еще не считаются предосудительным способом стяжания богатств? На это один министр, известный острым, как лезвие бритвы, интеллектом, возразил: будет трудно убедить массы, что хоть кто-то — пусть даже министр-социалист - может сорвать в виде куша за один заезд всю электротехническую промышленность страны. После скоротечной и возбужденной дискуссии предложение ученых отклонили и пришли к единодушному решению поступить проще: сказать правду. Свое барахло Министр получил в наследство и лично ни в чем не виноват. Как выразился один высокопоставленный партийный
Сомнению подверглась также и чистота политической веры нового министра. В самом деле, разве способен столь отягощенный собственностью человек исповедовать истинно пролетарское учение? Премьер, которому одному был явлен свет истины и пути божественного провидения, быстро развеял остатки сомнений. Закрывая заседание руководства, он буквально в следующих словах заявил: «Назначение, которое я сделал, является, по существу, крупнейшим до сих пор шагом на пути обобществления средств производства. Остается включить в правительство Валленберга, и полный контроль над промышленностью будет установлен».
Тем временем вызвавшая такой переполох в правящих кругах персона сидела за столом в своем новом служебном кабинете и прилежно заучивала наизусть ответ на парламентский запрос об уставе полиции, любезно подготовленный для него служащими министерства.
Через неделю взгляду постороннего наблюдателя явилась странная, тянущаяся от Дома правительства процессия. Провожали Министра. Он отправлялся в риксдаг на боевое крещение.
Шествие возглавлял заместитель и показывал дорогу. Министр до этого был в ригсдаге всего один раз, да и то на школьной экскурсии. Сопровождал Министра и следовал за ним практически весь персонал его ведомства — туча начальников отделов, советников и экспертов, нагруженных шпаргалками, памятными записками и заготовленными заранее спонтанными репликами для дискуссии на случай, если злокозненная оппозиция вдруг вздумает устроить новому назначенцу унизительную обструкцию. Дебатов удалось избежать: сразу после выступления с заученной наизусть речью Министра вывели из зала и послали обратно в министерство овладевать трудными приемами сложной науки управления.
Прошло много лет. Кое-чему Министр научился, кое-как министерство справлялось со своими обязанностями. Посвященные знают — никакого секрета тут нет: просто у Министра были дельные помощники. Оппозиция время от времени задавала ему трепку и прилежно грызла — но не злее и не чаще, чем требовали того парламентские приличия. За исключением нескольких особых случаев, социал-демократическая пресса привычно воздавала ему хвалу и гладила по головке. Все шло своим чередом. Единственный странный факт — я не помню случая, когда бы имя Министра упоминалось в числе других возможных кандидатур на должность главы правительства…
2
Силы, дремавшие в автомобиле, наконец-то по-настоящему проснулись, щебенка и камешки застучали о днище, и мы на высокой скорости, повторяя все изгибы шоссе, вылетели на побережье. Мимо проносились прекраснейшие пейзажи. В садах тут и там сверкали стеклами аккуратные домики, а по обоим сторонам волновалось лоскутное желтое и зеленое одеяло нивы, подоткнутое вдали зубчатой кромкой темно-зеленого сосняка.
Я улыбнулся про себя и подумал: нет, я отнюдь не против красот природы, лишь бы не пришлось продираться через них самому. Мне доподлинно, из собственного опыта, известно: идиллически прекрасная издали, вблизи природа может встретить тебя довольно неприветливо. Место может оказаться сырым, пыльным, ветреным, полным муравьев или досаждающим еще какой-нибудь пакостью — природа, как мы знаем, неисчерпаема на выдумки. К тому же я ехал на Линдо — один из самых дальних островов прибрежного архипелага, где, так или иначе, все равно придется жить в окружении самой что ни на есть дикой природы и вряд ли удастся избежать хотя бы одной из ее прелестей.
Я отправился на остров по той же причине, что и много раз прежде. Мне позвонила моя младшая сестра-министерша и вмиг меня совратила. Она обещала всячески ухаживать за мной, напомнила о моем любимом рыбном суфле, телячьих котлетах и омлетах по-французски — блюдах, чрезвычайно полезных для моего желудка. А потом она стала описывать мне свежесть воздуха по утрам, прохладу в тени берез в жаркие солнечные дни, покойную тишину вечеров. Как раз в этот момент солнце припекало мне затылок, отпечатывая на нем очертания оконной рамы, за окном подросток заводил мотоцикл, и я собирался идти на кухню, чтобы завтракать вареными яйцами третье утро подряд. Я тут же вспомнил, что кафе Оперы закрыто, все мои знакомые разъехались. А Маргарет добавила, что дети очень скучают по своему дяде и что она была бы очень-очень рада, если бы я согласился приехать, ведь она так одинока (что, надо сказать, странно слышать от матери четырнадцати детей). Я что-то бормотал, что-то мямлил, а она воскликнула: «Вот и хорошо! Машина заберет тебя внизу у подъезда!» Я закричал ей, что в любом случае поеду только поездом, но она уже положила трубку, чтобы через секунду поднять ее снова, позвонить мужу и попросить его захватить с собой в пятницу на дачу немного острого выдержанного сыра из магазина Арвида Нордквиста и шурина Вильхельма с улицы Бастугатан (тоже выдержанного, но не такого острого).
Дорога долго шла по насыпям, пока не вынесла нас на узкий белый мост, протянувшийся с материка на остров. Я увидел внизу море, лежавшее спокойно, лучезарно и соблазнительно. Правда, я тут же осудил себя за сентиментальность, вспомнив о туманах, поднимавшихся над ним и накидывавшихся на меня каждое божье утро, когда я гостил в этих краях в последний раз. (Я помню еще времена, когда мост существовал только в виде выцветших от времени синек проекта-призрака, кочевавшего из одного доклада правительственной комиссии в другой. На остров же ездили на старом сторожевом катере, цепляясь одной рукой за дымовую трубу, а другой лихо придерживая шляпу. Однако как только Министр пришел к власти, дело пошло. Уже к лету того года гордый желто-голубой штандарт спустили, а сам катер распилили на дрова.)
Первой на острове нас встретила бензоколонка, потом асфальтовая дорога перешла в гравийное шоссе. Мы прокатили последний отрезок пути, примерно с километр, по мрачному и неприветливому сосновому бору и остановились перед зданием, прежде называвшимся Торговым домом Линдо, а теперь — просто кооперативной лавкой.
Меня освободили от шлема и наколенников и помогли выпутаться из ремней. Асфальтированная площадка перед лавкой оказалась, к моему удовольствию, безлюдной. Мне не раз уже случалось выходить здесь из машины на глазах у многочисленной молодежной публики под ее бесцеремонные комментарии по поводу моего возраста, дорожного снаряжения и перспектив моей будущей карьеры гонщика.
— Я забыл купить сыр, — сказал Министр. — Ты зайдешь со мной?
При входе нас встретил одобрительный гул приветствий. Как торжественно объезжающий свои владения король, Министр милостиво здоровался за руку с каждым и панибратски беседовал с рыбаками и фермерами. Меня всегда удивляло, как свободно и бесстрашно общался Министр с аборигенами и оставался при этом живым и невредимым. Ведь еще совсем недавно местные жители совершенно свободно сдавали данные им от Бога и унаследованные от родителей земли в аренду стокгольмцам, получая от этого неплохие барыши. Теперь же, после принятия закона о прибрежной полосе, их благословенная земля стала бесплатным местом игр беззаботных автокочевников-горожан. Местные не могли не знать: закон о прибрежной полосе был принят по прямой инициативе правительства. Правда, Министр ни разу и ни за что еще в жизни не поплатился. Наверное, жители Линдо считали закон таким дьявольски коварным, а Министра — таким безобидным, что не могли даже представить, что они могут быть связаны между собой.
— Нормальный мужик, — пробормотал осторожно пробиравшийся мимо меня от полки с пивом фермер в синем комбинезоне, — никакого тебе зазнайства или социализма.
Не очень искренне я промямлил что-то вроде согласия, взял бутылку минеральной воды (на случай, если жидкость в колодце на даче у Министра по-прежнему сохраняла свой оригинальный вкус и цвет) и двинулся к мясному отделу, где, как мне показалось, замаячила знакомая спина. Спина в самом деле принадлежала губернатору Магнусу Седербергу, выбиравшему колбасы. По-видимому, он не доверял стеклу витрины и, переломав надвое свое худое долговязое туловище, заглядывал за прилавок и изучал колбасы едва ли не носом. Когда я добрался до него, он, очевидно, решил отказаться от попыток что-либо рассмотреть, как, впрочем, и от колбасы тоже, выпрямился и попросил дать ему два пакета макарон.