Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца
Шрифт:
Здесь же на площади стоял самый большой городской отель «Виктория», в котором могло разместиться сразу довольно много приезжих. Это был большой, желтый, деревянный дом. Мы расположились на веранде и заказали пиво. Мадам Бальдевинсен, хозяйка, пышная и спелая, как рожь в августе, тут же принесла нам на подносе целую батарею бутылок. Я залпом выпил стакан и откинулся в плетеном кресле, изнемогая от наслаждения. Арне повернулся к Людвигсену, который сидел пристыженный и унылый и все время нервно поправлял галстук.
— Ну, а теперь, Людвигсен, выкладывайте. Что заставило вас отказаться от места? Что вас так
Я видел, как тяжело бедняге Людвигсену отвечать на этот вопрос — мужчины не любят показывать свой страх. Он судорожно глотнул пару раз и начал говорить, сначала запинаясь, потом все увереннее.
— Черт знает что происходит в этом доме. Я человек не суеверный и бабью болтовню не слушаю. Но в этом доме точно поселился нечистый. Он мне всю душу вымотал. Не могу я больше там жить.
Я и раньше подмечал, будто со стенами там не все ладно. Никак и вы кое-что заметили. Но то, что я увидел… мне за всю жизнь такого видеть не доводилось!
Так вот, стало быть, дело было вчера. Часов в одиннадцать или около того я возился возле дома с крыжовником, нынче он у нас сильно пострадал от грибка. И глянул случайно на то окно в Желтой комнате, ну вы знаете. И вижу: два желтых глаза горят, как сера в аду. Сперва я решил, что это сам сатана глазищами своими меня вроде как фотографирует, а потом смотрю: да это кот! Здоровенный, черный, настоящее чудовище…
— Так, значит, и вы тоже?.. — вырвалось у Арне.
Он посмотрел на Людвигсена, словно тот сам был привидением.
— То-то и оно, — продолжал Людвигсен. — Ну, думаю, раз уж это чудище как-то попало в дом, я буду не я, если его оттуда не выгоню. Вошел в дом, поднялся по лестнице и открыл дверь в Желтую комнату, а там и в помине нет никакого кота. Дверь и окна были закрыты. Небось, думаю, ошибся я, может, я его в другом окне видел, в соседнем. Пошел в соседнюю комнату, но и там никакого кота. Весь дом обыскал, а кота так и не нашел. Я вообще-то не робкого десятка, но в доме с чертовщиной жить не хочу. Уж вы не серчайте на меня…
Незатейливый рассказ Людвигсена внушал доверие, он произвел на меня куда более сильное впечатление, чем рассказ Арне. По части фантазии Людвигсену было далеко до Арне. Мы беседовали еще полчаса. Уломать Людвигсена нам так и не удалось, а вот Мария, отчасти благодаря дипломатии Моники, в очередной раз согласилась не бросать свое место в Каперской усадьбе. Наконец мы встали и направились к пристани.
Лодка Арне была уже готова, новенькая желтая шлюпка с подвесным мотором.
— Садитесь! — пригласил Арне. — Отправляемся на поиски приключений!
Взревел мотор.
— Как думаешь, что нас там ждет? — спросил я у Моники. — Чем можно удивить людей, привыкших к электрическому свету, холодильникам и психоанализу?
Она улыбнулась:
— Я чувствую, что нас ждет что-то необыкновенное. Возможно, мы и сами будем тому не рады.
Глава третья ЧЕЛОВЕК В БРЕЗЕНТОВОЙ РОБЕ
Вскоре веселые домики Лиллесанна и его миниатюрная гавань остались далеко позади, наша моторка шла между голыми скалами, торчавшими из моря, и уютными островками, где белые рыбацкие домишки и красные лодочные сараи теснились по берегам небольших заливов. На островах паслись овцы. Неожиданно из пролива вынырнула шхуна с парусом цвета оберточной бумаги, палуба была завалена сетями и ящиками для рыбы. Свежий ветер гнал на высокие полированные берега крутые волны, над подводными скалами взмывали в воздух фонтаны белой пены.
Пройдя час среди шхер, мы увидели высокую длинную гряду, силуэт которой четко вырисовывался на фоне неба, различили голые горные пустоши. Трудно было себе представить, что в тех местах мог оказаться такой большой остров, должно быть, это была часть материка, полуостров, далеко уходящий в море.
— Хейланд! — объявил Арне. — Люди живут по другую сторону. Там есть небольшой поселок, отдельные усадьбы лежат среди пустошей.
Он взял курс на полуостров, и моторка пошла вдоль сурового, негостеприимного берега. Мы устали после долгой поездки, в особенности Моника. Я промок насквозь, потому что Арне неудачно повернул лодку и меня захлестнуло волной. Единственное, о чем я мечтал, — поскорей расположиться у пылающего камина с бокалом чего-нибудь согревающего и крепкого. Но берег и ближайшие к нему шхеры не сулили ни уютного камина, ни глубоких кресел, ни покрытых пылью бутылок.
Я уже хотел спросить Арне, не спутал ли он дорогу, как вдруг глазам нашим открылось поразительное зрелище. Крутой, неприступный берег уступил место небольшой равнине, лежавшей в глубине залива. И там, метрах в двухстах от берега, стоял длинный дом старинной архитектуры. В доме было два этажа и чердак, но из-за своей длины и окружавших его пустошей дом казался низким, он словно пригнулся, пытаясь укрыться от моря. Когда-то он был белый, но краска давно облупилась. Вечернее солнце отражалось в одинаковых черных окнах. То ли сад, то ли палисадник прилегал к дому.
— Каперская усадьба! — Арне обвел рукой свои владения жестом бывалого экскурсовода.
Меня охватило почти благоговейное чувство, пока мы шли от причала к ампирному порталу с массивными дверями. Арне вставил в замок большой ключ, двери распахнулись, и мы оказались в прихожей, из которой вела лестница на второй этаж. Мне показалось, что я перенесся в прошлый век. Ампирная мебель, выделка и узор портьер, картины и гравюры, модели кораблей, подвешенные к потолочным балкам — все это принадлежало к эпохе наполеоновских войн. Короче говоря, окажись здесь репортер из журнала «Наша усадьба», он бы начал лихорадочно устанавливать свой фотоаппарат.
Мы прошли прямо на кухню, сиявшую медной посудой, где Мария уже хлопотала у солидной чугунной плиты времен величия фабрики «Нэс Ярнверкс». Мария выглядела бледной и испуганной, и мы, словно уговорившись, не поминали ни о черном коте, ни о других представителях нечистой силы. Впрочем, оказавшись на кухне, мы забыли обо всех тайнах усадьбы. Насколько мне известно, привидения редко являются голодным людям, которые жадно наблюдают, как на шипящей сковородке румянятся аппетитные оладьи.
Когда мы поели, Арне показал нам дом и прежде всего картину Ватто. Это был шедевр, он не обманул наших ожиданий, и, безусловно, место его было в музее. Игра приглушенных, мягких тонов напоминала переливы света на море в солнечный день. Настроение картины было светлое и в то же время мрачное — диссонанс между беспечностью и грустью, характерный для искусства рококо. Я сразу влюбился в эту картину.