Мертвое Царство
Шрифт:
– Я знаю, что ты встречался с сахгальским тхеном. Чего он хотел?
Мне не удалось сдержать рвущийся смешок.
– Не поверишь, княгиня. Наших земель и их даров. Быть может, в иные времена он подружился бы с царём.
Пеплица склонилась над столом, жадно приоткрыв губы. Будь мы одни, я бы подумал, что она снова пытается меня соблазнить.
– Так, может, дадим ему то, что он хочет?
Я не понял сперва, что она говорит серьёзно.
– Приведи степняков, Лерис. Царские войска всё равно нагрянут, а степняки помогут нам отстоять Княжества.
Я
– Тушить огонь маслом – плохая затея, Пеплица. То, что ты задумала, очень опасно. Ты не видела тхена Алдара, не говорила с ним, а он, уверяю, коварен и дик. Если в Царстве и считают нас дикарями, то степняки стократ необузданнее нас.
– Так воспользуемся этим. – Пеплица заговорила с таким жаром, что я понял: сейчас спорить с ней бесполезно, пускай поостынет, поверит ненадолго, что её речи имеют смысл. – Пообещаем степнякам и меха, и охотничьи угодья, и что они ещё пожелают, но лишь после того, как помогут нам одолеть царские армии. Дикарям не тягаться с людьми в железе, многие полягут, а остатки тхеновых войск мы сами загоним обратно в степи. Соглашайся, Лерис. Поговори с тхеном ещё раз и будь учтив.
Я скрестил руки на груди:
– Позволь спросить, какое мне дело до твоих распрей с Царством? Если ты была неосторожна в своих письмах царице и они придут обращать Средимирное в новую веру, то я просто могу последовать твоему совету, но направить силы степняков только на защиту Холмолесского. Но могу обойтись и без помощи. Царь недаром выбрал Средимирное – Коростелец стоит на равнине, до Великолесья далеко, значит, можно не бояться нечистецей. Отчего-то я уверен, что царь побоится нечистецей больше, чем степняков.
По тому, как улыбнулась Пеплица, я понял, что она готовилась к этому вопросу.
– Ты слишком долго стоял особняком, самонаречённый князь. Пора доказать, что ты – один из нас. Я предвидела, что ты будешь упираться. Поэтому сейчас с нами Норелет. Дорогой, расскажи нашему самозванцу, почему ему стоит послушать нас.
Наконец Норелет хоть как-то оживился, а то я уж начал думать, будто он смущается нашего общества. Но нет, его лицо обрело такое мерзкое выражение, что стало ясно: просто выжидал своей очереди.
– Я слышал, к тебе много ходит самозванцев, но у меня куда больше прав на Горвень, чем у них или у тебя самого. Если я возьму княгиню Пеплицу в жёны, то она сможет заявить права на Холмолесское, и тогда тебе, Кречет, не останется там места.
Не думая о том, как это выглядит, я крепко сжал локоть Огарька, потому что чуял, мой сокол вот-вот сорвётся, едва Норелет замолчит.
– Стало быть, если я соглашусь плясать под твою, Пеплица, дудку, то вы не станете заключать союз и прекратите точить зуб на Горвень?
Норелет и Пеплица переглянулись. Мне не нравились их снисходительные полуулыбки, а Огарёк почти осязаемо скрипел зубами, нервируя меня сильнее прежнего.
– Норелет получит от меня город в наместничество. Скажем, Иврог.
Я хмыкнул:
– И что, его это устроит так же, как жена-княгиня и два княжества в придачу?
– А вот это, – Пеплица доверительно накрыла мою руку мягкой ладонью, – уже наше дело. Ты согласись, а мы дальше сами разберёмся.
– Вьёте сети за моей спиной, а я должен делать вид, будто не замечаю ничего? Хитрости твои, Пеплица, белыми нитками шиты, и если ты думаешь, будто я настолько глуп, что проглочу это, то ты тоже не так умна, какой хочешь казаться.
– Кречет, – шикнул Огарёк. Кажется, наступил его черёд меня усмирять.
– Решение за тобой, – примирительно мурлыкнула княгиня. – Буду ждать вестей, соколик-князёк. Сам приходи или гонца присылай – без разницы.
Я сощурился, глядя то на Норелета, то на княгиню. Кое-что мне стало ясно. Тронув плечо Огарька, я сухо кивнул и поднялся из-за стола.
– Хорошо, Пеплица. Буду размышлять. Скажи, кабак к востоку от княжьего двора открыт ещё?
Пеплица задумчиво щипнула за бочок кусок пастилы, испачкав пальцы в сахарной пудре. Я смотрел на неё весомо и посылал мысленно то, о чём она сама должна была догадаться.
– Открыт, – ответила наконец Пеплица. – Провести тебя коротким путём через терем?
– Проводи, хозяйка.
Кивнув напоследок Норелету, я хлопнул Огарька по плечу. Мы вышли из залы и остановились, дожидаясь Пеплицу.
– Ты правда браги захотел? – недоверчиво спросил Огарёк.
– Захотел. Но не сейчас.
Мой сокол довольно хмыкнул:
– Так я и знал.
Разговор за сладким столом не смог сбить меня с толку. Это было представлением – сродни тем, что устраивает Трегор со своими скоморошьими ватагами. Пеплица вывела Норелета как дрессированного медведя. Но нужно ли медведю знать что-то о том, что творится в ватаге?
Мы дождались Пеплицу. Отослав вперёд себя стрельца, она повела нас вовсе не к выходу, а тёмными переходами, да в другую часть терема. Этими путями вряд ли часто пользовались, очевидно, они предназначались для слуг, а не для княгини и её гостей, но даже тут стены украшала роскошная роспись, а крошечные вытянутые окошки закрывало цветное стекло.
Шли молча – вряд ли Норелет приехал один, а его люди не должны были услышать, как мы с княгиней обсуждаем что-то в переходах. На полпути княгиня махнула Огарьку, чтоб он оставил нас. Сокол хмуро зыркнул на меня, но повиновался и юркнул в боковой проход – оттуда тянуло прохладой, и я понял, что за поворотом скрывается выход во двор. Мы же с Пеплицей поднялись на верхний ярус и заперлись в светлице.
– Если твой сокол умён, он уже пьёт ту самую брагу, о которой ты мечтал, – улыбнулась Пеплица.
– Не сомневайся в нём.
Я опустился в кресло, обитое дорогой иноземной парчой. Здесь тоже сладко пахло – яблоками в меду, и у меня уже свербело в носу от этих излюбленных Пеплицей запахов.
Она приблизилась ко мне, наклонившись так, будто хотела одарить поцелуем.
– Ты должен знать, Кречет.
– Так говори.
Пеплица положила руку мне на плечо и шепнула:
– Я правда убила своего мужа-князя.