Мертвое ущелье (Логово)
Шрифт:
Виктор Потиевский. «Мертвое ущелье».
Часть 1. ТАЙНЫЙ БЛИНДАЖ
1. ДВОЕ В ПЕЩЕРЕ
Игнат сидел у самого огня. Пламя было небольшим, но угли, крупные, алые, насквозь пропитанные светом и жаром, согревали душу. Он всегда подкладывал дрова понемногу, потому что большой костер тревожил Хромого, и тот сразу же выходил из пещеры и устраивался на отдых у входа снаружи. Сейчас Хромой сладко спал в дальнем углу их каменного жилья, его густая шерсть вздымалась и опускалась от ровного и глубокого дыхания. Он лежал, свернувшись клубком у стены, и видел свой
Игнат смотрел на угли. Они озарялись внутренним светом, вспыхивали, потом тускнели, подергиваясь пеплом, разваливались на части и чернели.
Он думал о своей дикой жизни среди глухого леса. Другой жизни он не помнил. Да и кто он? Человек или волк? Он знал только, что его зовут, точнее, когда-то звали Игнат и что ему сейчас восемнадцать лет. Более двух лет он живет в лесу, а когда пришел сюда, ему было шестнадцать, это он помнил.
Еще в его мозгу блуждали смутные, неопределенные воспоминания о каких-то дорогах, по которым он брел долго и тяжело, потому что голодал и мерз, о незнакомых людях, дававших ему хлеб или картошку. Но все это оставалось путаным и непонятным.
Однако среди всех видений былого, обступавших его, чаще всего во сне, самым ярким было одно: пожар, огромный, огнедышащий, горящие дома и дворы и мертвые люди, много мертвых людей, лежащих вповалку. И тишина. Только свирепое завывание огня на ветру и тишина. Это видение почему-то всегда вызывало в душе Игната глухую, но сильную боль. Ему становилось не по себе. Он начинал тяжело дышать, холодный пот выступал на лбу, на подбородке, на спине, и хотелось только одного — чтобы этот кошмар кончился.
В последние месяцы все реже виделся во сне Игнату этот пожар, и он чувствовал себя хорошо, спокойно. И только глядя на огонь костра, иногда ощущал в своей душе необъяснимую, хотя теперь уже и слабую, тревогу.
Хромой был, как и он, молодым и тоже одиноким. Если сказать точнее, они уже два года не были одиноки, с тех пор как стали жить вместе. Игнат нашел его тогда в самом конце лета в густом молодом сосняке. Изголодавшийся волчонок еле поднимая морду, пытался есть чернику и бруснику. Он, видимо, давно питался одними ягодами и дошел до крайней степени истощения. Увидев человека, попытался бежать, встал, сделал два шага и тут же упал, уткнувшись мордой в зеленые, пахучие мхи. Все-таки он смог еще оскалиться, но огрызнуться на человека у него уже не хватало сил.
К тому времени Игнат освоился в дикой жизни. Пещера эта им была найдена и кое-как приспособлена для жилья. Всегда он оставлял там сухие дрова и бересту. В первую же неделю упорный парень научился снимать ножом шкуры с убитых зверей. Тогда все это было быстрей и проще, потому что Игнат охотился с карабином, который теперь валялся в углу пещеры, ненужный и забытый,— давно кончились патроны. В первый же месяц своей дикой жизни Игнат уже спал на этих шкурах возле угольев и тлеющего огня, и ему было тепло и уютно. Это жилище было особенно ценно еще и тем, что дым от костра вытягивался вверх и, скользя по сводчатому потолку, выползал через вход наружу. Струи воздуха обтекали скальный холм снаружи, и зимой, и летом, создавая такую тягу. Но огонь надо было разжигать только в одном месте, у стены. Это Игнат узнал случайно, когда однажды костер, который всегда до этого заполнял пещеру дымом, вдруг не задымил. Сперва юноша не мог понять в чем дело, но потом сообразил, проследив за струей дыма, и с тех пор разжигал огонь только у стены. Дым тянулся медленно, но выходил, а тепло от костра оставалось в каменных стенах, в полу,
Он принес тогда волчонка прямо в пещеру, накормил свежей олениной, обогрел, накрыв шкурами. В пещере выяснилось, что у того еще и поранена передняя лапа. Когда Игнат осматривал ее, звереныш отчаянно рычал, пытался укусить своего спасителя, но снова бессильно ронял голову на шкуры. Человек только промыл ему лапу водой, и волчонок сам потом зализывал рану. Она затянулась, заросла, но волк все-таки легко прихрамывал. Игнат так и звал его — Хромой, и зверь понимал, что это его имя. За два года они притерлись друг к другу, знали привычки и потребности каждого, возможности и способности, связанные с охотой. Охотились и кормились, конечно, вместе. И хотя Игнат никогда не ласкал и не гладил своего серого товарища, да и тот не ласкался к нему, они очень привязались друг к другу.
Первое время Игнат всегда жарил себе мясо на костре или варил в единственной посуде — солдатском котелке, происхождения которого он тоже не знал, как карабина, топора и некоторых других вещей, которые он принес с собой в рюкзаке. Он понимал, для чего они нужны, но не помнил, как они попали к нему. Он ничего не помнил...
Позже он стал есть мясо и сырым. Организм, молодой и сильный, требовал этого. Ведь другой пищи не было. Только мясо да ягоды и некоторые травы — он их высушивал и даже зимой добавлял в похлебку. Он знал и находил щавель, кислицу, зверобой, который заваривал как чай, еще кое-какие травы и ягоды: малину, морошку, чернику, бруснику, клюкву. Подчас он сам удивлялся, откуда знает, где видел все эти ягоды.
Хромой теперь был уже крупным и сильным волком. Легко, с первого раза убивал северного оленя, невысокое животное, которое можно было выследить здесь. Он резал жертву, нанося в горло глубокие и рваные, словно ножевые, раны. В те дни или ночи, когда они — человек и волк,— усталые и сытые после удачной охоты, отдыхали, Хромой мог, не шевелясь целый день, лежать на животе, положив голову на лапы, смотреть недвижимым взглядом на стену, на Игната, на выход из пещеры или на огонь. Но на огонь — только издалека. К огню он близко не подходил никогда. Игнат не мог понять: смотрит ли Хромой, видит ли его. Или просто спит с открытыми глазами? Зверь всегда был рядом, не отходил от Игната ни на шаг, видимо, считал его вожаком их небольшой стаи.
Игнат пошевелил палкой костер, и зверь мгновенно встрепенулся, поднял голову. Потом встал, медленно покружился на месте, царапая передней лапой каменный пол, и снова улегся, свернувшись у стены.
Широкоплечий и мускулистый от постоянной физической работы, без которой немыслима жизнь в лесу, Игнат сидел в накинутой на плечи оленьей шкуре и пристально смотрел на синие огоньки пламени, пляшущие в красной груде углей. Длинные каштановые волосы свисали до плеч, обрамляя смуглое, обветренное лицо, над верхней губой которого едва пробивался пушок.
Игнат смотрел на угли. Спать не хотелось. Он взял ошкуренный можжевеловый ствол и стал гнуть новый лук. Привязал и туго натянул тетиву, скрученную из высушенных жил оленя. Она была прочной и звонкой. Примерил стрелу, приложил и натянул. Лук понравился ему.
Наконечники у стрел были каменными. Он заготавливал их летом, откалывая плоские, длинные и острые пластины от кремня, который нелегко было найти, да и расколоть тоже.
Прежде, когда кончились патроны и Игнат впервые сделал для охоты лук, он еще изготовил несколько железных наконечников. Неделями обтачивал о камни он те кусочки, что нашел в своем рюкзаке: обломки клинка, может быть, сабли, пряжки для ремня, еще какие-то железки.