Мертвопись
Шрифт:
– Разумеется, я сделаю запись… Только для этого нам сначала надо бы войти внутрь… – Мария снова улыбнулась и, чуть пожав плечами, указала на входную дверь.
– Ну, конечно, конечно! – Ворчунова, как видно, уже напрочь забыв о похищенной картине, открыла замок и распахнула дверь настежь. – Сегодня у нас выходной, но я так рада, что пришла сюда, иначе мы бы разминулись.
Все вместе они вошли в просторный вестибюль, где стояло несколько просторных шкафов-витрин, в которых экспонировались изделия здешних предприятий и творения местных умельцев по гончарной и кузнечной части, а также резчиков по дереву. Окинув взглядом деревянные скульптурки
– Великолепно!
Достав из сумочки авторучку, в толстой книге с красными массивными обложками, которую директорша музея достала из стеклянного, запертого на ключ шкафа, на свободной странице она вывела своим аккуратным, красивым почерком: «Мои наилучшие пожелания городу Проклово, всем жителям этого замечательного района, а также хранителю исторической памяти этой земли – Прокловскому музею краеведения и его руководителю – Ворчуновой Анне Романовне. Всем здоровья, удачи и новых творческих побед! Мария Строева».
Заглянув на предыдущие страницы, где были записи космонавта и хоккеиста, она с улыбкой просмотрела пожелания своих предшественников и, одобрительно кивнув, повернулась к Ворчуновой:
– Ну, вот, как бы все… Я длинно писать не умею…
– Огромное вам спасибо, все сказано замечательно! – восхитилась директор музея. – Я вам очень благодарна, что вы нашли возможность к нам заглянуть. Вы знаете, когда я обнаружила, что картины нет, то со мной чуть не приключился инфаркт. А вот вы появились, и сразу отпустило… Кстати, а вы ведь тоже, я так поняла, люди в своих кругах известные и уважаемые? – вопросительно взглянула она на Гурова и Крячко.
– Спрашиваете! – Стас привольно расправил плечи и воодушевленно заговорил с восторженным пиететом: – Да Лев Иванович, можно сказать, живая легенда угрозыска. Для него нет дел, которые он не мог бы раскрыть!
– Станислав Васильевич как всегда скро-о-мничает… – с веселой мстительностью посмотрел на Стаса Лев и продолжил: – Все норовит остаться в тени… А ведь большая часть того, что мне удалось сделать, принадлежит ему! Ему, нашему несравненному оперу, в сравнении с которым и Шерлок Холмс, и Мегрэ – слабаки и дилетанты. Так что, если говорить о легендах, то это еще вопрос – кто из нас в большей степени заслуживает такой оценки…
– Как здорово! – восхитилась Ворчунова, даже не заметив этой пикировки. – Тогда очень бы просила и вас обоих тоже оставить свои автографы.
Стас, край, как не любивший сочиняловщины, с неохотой взял со стола авторучку и несколько коряво вывел на толстой муаровой бумаге: «Счастлив увидеть Проклово. Полковник Станислав Крячко». Закончив писать, он, с многозначительной усмешкой подмигнув, протянул авторучку Гурову, как бы говоря: ну, давай, давай, покажи свой сочинительский талант! С невозмутимым видом тот спокойно написал: «Восхищен. Полковник Гуров». Положив авторучку, он вежливо обратился к Анне Романовне:
– А вы не могли бы рассказать нам о пропавшем полотне и обстоятельствах его похищения?
Кивнув, та посетовала, что пропало одно из самых выдающихся полотен местного самодеятельного живописца Виталия Лунного – «Портрет Вечности». Вместе с тремя другими полотнами оно досталось музею по завещанию автора. И, что интересно, очень скоро эти картины стали, можно сказать, гвоздем всей здешней музейной экспозиции. Если ранее, как это часто бывает в провинциальных музеях, за день здесь появлялось не более десятка человек, то с некоторых пор местные жители стали ходить сюда, что называется, косяками.
– На картины Лунного иные готовы были смотреть часами. И, разумеется, больше всего зрителей было у «Портрета Вечности»… – сокрушенно вздохнула она. – Но потом по ряду причин нам пришлось это полотно убрать в запасник. Как-то сюда пришла взглянуть на работы Лунного супруга главы нашего района Виктора Николаевича Ляжина. Она частный предприниматель, у нее своя небольшая дизайнерская студия. И вот ей в момент просмотра картины вдруг стало плохо, и она упала в обморок. Пришлось даже вызывать «Скорую»…
Как далее рассказала Ворчунова, глава района был крайне раздражен случившимся и приказал все картины Лунного из экспозиции убрать. Музейщикам еле удалось отстоять оставшиеся три полотна. С той поры «Портрет Вечности» находился в чулане с другими, временно невостребованными экспонатами. Теперь увидеть эту картину желающие могли, лишь попросив директоршу открыть запасник. И такое, надо сказать, случалось не так уж и редко. Что интересно, «Портрет Вечности» и в дальнейшем не раз являл свои необычные свойства. Внезапно бросил пить и стал ярым трезвенником всем известный местный «синяк» Бутылек. И только после этого многие горожане с удивлением вдруг узнали, что его фамилия – Толстой и что он в самом деле каким-то боком приходится родственником великому писателю.
Было два случая, когда пришедшие взглянуть на полотно занудливые меланхолики ушли из музея оптимистичными сангвиниками. Кто-то вдруг нашел в себе дар перевоплощения и стал актером местного драмтеатра. Но были и случаи иного рода. Посетив краеведческий музей, вскоре покончил с собой замначальника районной полиции. Он застрелился из табельного пистолета, оставив записку: «Так будет справедливо!» И только тут все вспомнили, как одно время ходили глухие слухи, будто он сотворил нечто крайне нехорошее, а вместо себя отправил за решетку на десять лет ни в чем не повинного парня. Отбыв всего три года, тот погиб при невыясненных обстоятельствах… Вполне возможно, картина каким-то неведомым образом пробудила в полицейском начальнике крепко спавшую совесть, и он, не выдержав ее угрызений, решил свести счеты с жизнью.
После этой истории число рвущихся увидеть картину резко сократилось. Особенно из числа должностных лиц. А уж когда жена главы после того случая с обмороком без видимых причин вдруг подала на развод и уехала из города, желающих полицезреть «Портрет Вечности» стало совсем мало. И вот теперь это полотно исчезло. Просто исчезло, словно растворилось в воздухе. Замки на обоих экспозиционных залах взломаны не были, сигнализация на входе исправна, и тем не менее картины – как не бывало…
– Вы знаете, я это как будто предчувствовала! – проводив гостей к запаснику, рассказывала Ворчунова. – Утром проснулась, а душа не на месте. Вот кажется мне, что здесь что-то нехорошее произошло, и все тут! Ну, я это списала на свою чисто бабскую мнительность. Что, думаю, зря колготиться? Но оно из головы никак не идет и не идет! За что ни возьмусь – все из рук валится. Решила: дай схожу. И вот – на тебе! Картины нет! Я сначала осмотрела все экспозиции, все редкости – там никаких проблем. Все цело, все на месте! Уж собралась домой идти, и тут мне в голову стукнуло – дай-ка гляну в запаснике! Зашла, и… Чуть сердце не остановилось. Вот, смотрите! Замок без следов взлома, все решетки, все двери целы. А картины нет! – открыв дверь запасника, всплеснула она руками.