Мертвые души (Том 1)
Шрифт:
– Ну, так как же думаешь?
– сказал Ноздрев, немного помолчавши.
– Не хочешь играть на души?
– Я уже сказал тебе, брат, что не играю; купить - изволь, куплю.
– Продать я не хочу, это будет не по-приятельски. Я не стану снимать плевы с черт знает чего. В бантик - другое дело. Прокинем хоть талию!
– Я уж сказал, что нет.
– А меняться не хочешь?
– Не хочу.
– Ну, послушай, сыграем в шашки, выиграешь - твои все. Ведь у меня много таких, которых нужно вычеркнуть из ревизии. Эй,
– Напрасен труд, я не буду играть.
– Да ведь это не в банк; тут никакого не может быть счастия или фальши: все ведь от искусства; я даже тебя предваряю, что я совсем не умею играть, разве что-нибудь мне дашь вперед.
"Сем-ка я, - подумал про себя Чичиков, - сыграю с ним в шашки! В шашки игрывал я недурно, а на штуки ему здесь трудно подняться".
– Изволь, так и быть, в шашки сыграю.
– Души идут в ста рублях!
– Зачем же? довольно, если пойдут в пятидесяти.
– Нет, что ж за куш пятьдесят? Лучше ж в эту сумму я включу тебе какого-нибудь щенка средней руки или золотую печатку к часам.
– Ну, изволь!
– сказал Чичиков.
– Сколько же ты мне дашь вперед?
– сказал Ноздрев.
– Это с какой стати? Конечно, ничего.
– По крайней мере пусть будут мои два хода.
– Не хочу, я сам плохо играю.
– Знаем мы вас, как вы плохо играете!
– сказал Ноздрев, выступая шашкой.
– Давненько не брал я в руки шашек!
– говорил Чичиков, подвигая тоже шашку.
– Знаем мы вас, как вы плохо играете!
– сказал Ноздрев, выступая шашкой.
– Давненько не брал я в руки шашек!
– говорил Чичиков, подвигая шашку.
– Знаем мы вас, как вы плохо играете!
– сказал Ноздрев, подвигая шашку, да в то же самое время подвинул обшлагом рукава и другую шашку.
– Давненько не брал я в руки!.. Э, э! это, брат, что? отсади-ка ее назад! говорил Чичиков.
– Кого?
– Да шашку-то, - сказал Чичиков и в то же время увидел перед самым носом своим другую, которая, как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась это один только бог знал.
– Нет, - сказал Чичиков, вставши из-за стола, - с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг!
– Отчего ж по три? Это по ошибке. Одна подвинулась нечаянно, я ее отодвину, изволь.
– А другая-то откуда взялась?
– Какая другая?
– А вот эта, что пробирается в дамки?
– Вот тебе на, будто не помнишь!
– Нет, брат, я все ходы считал и все помню; ты ее только теперь пристроил.
Ей место вон где!
– Как, где место?
– сказал Ноздрев, покрасневши.
– Да, ты, брат, как я вижу, сочинитель!
– Нет, брат, это, кажется, ты сочинитель, да только неудачно.
– За кого ж ты меня почитаешь?
– говорил Ноздрев.
– Стану я разве плутоватать?
– Я тебя ни за кого не почитаю, но только играть с этих пор никогда не буду.
– Нет, ты не можешь отказаться, - говорил Ноздрев, горячась, - игра начата!
– Я имею право отказаться, потому что ты не так играешь, как прилично честному человеку.
– Нет, врешь, ты этого не можешь сказать1
– Нет, брат, сам ты врешь!
– Я не плутовал, а ты отказаться не можешь, ты должен кончить партию!
– Этого ты меня не заставишь сделать, - сказал Чичиков хладнокровно и, подошедши к доске, смешал шашки.
Ноздрев вспыхнул и подошел к Чичикову так близко, что тот отступил шага два назад.
– Я тебя заставлю играть! Это ничего, что ты смешал шашки, я помню все ходы. Мы их поставим опять так, как были.
– Нет, брат, дело кончено, я с тобою не стану играть.
– Так ты не хочешь играть?
– Ты сам видишь, что с тобою нет возможности играть.
– Нет, скажи напрямик, ты не хочешь играть?
– говорил Ноздрев, подступая еще ближе.
– Не хочу!
– сказал Чичиков и поднес, однако ж, обе руки на всякий случай поближе к лицу, ибо дело становилось в самом деле жарко.
Эта предосторожность была весьма у места, потому что Ноздрев размахнулся рукой... и очень бы могло статься, что одна из приятных и полных щек нашего героя покрылась бы несмываемым бесчестием; но, счастливо отведши удар, он схватил Ноздрева за обе задорные его руки и держал его крепко.
– Порфирий, Павлушка!
– кричал Ноздрев в бешенстве, порываясь вырваться.
Услыша эти слова, Чичиков, чтобы не сделать дворовых людей свидетелями соблазнительной сцены и вместе с тем чувствуя, что держать Ноздрева было бесполезно, выпустил его руки. В это самое время вошел Порфирий и с ним Павлушка, парень дюжий, с которым иметь дело было совсем невыгодно.
– Так ты не хочешь оканчивать партии?
– говорил Ноздрев.
– Отвечай мне напрямик!
– Партии нет возможности оканчивать, - говорил Чичиков и заглянул в окно.
Он увидел свою бричку, которая стояла совсем готовая, а Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить под крыльцо, но из комнаты не было никакой возможности выбраться: в дверях стояли два дюжих крепостных дурака.
– Так ты не хочешь доканчивать партии?
– повторил Ноздрев с лицом, горевшим, как в огне.
– Если бы ты играл, как прилично честному человеку. Но теперь не могу.
– А! так ты не можешь, подлец! когда увидел, что не твоя берет, так и не можешь! Бейте его!
– кричал он исступленно, обратившись к Порфирию и Павлушке, а сам схватил в руку черешневый чубук. Чичиков стал бледен как полотно. Он хотел что-то сказать, но чувствовал, что губы его шевелились без звука.
– Бейте его!
– кричал Ноздрев, порываясь вперед с черешневым чубуком, весь в жару, в поту, как будто подступал под неприступную крепость.
– Бейте его!