Шрифт:
Том 1
ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ
<ПЕРВАЯ СОХРАНИВШАЯСЯ РЕДАКЦИЯ>
крепко головою в кузов, понесся, наконец, по мягкой земле. Едва только выехал он за город, как пошла писать по нашему русскому обычаю чушь и дичь по обеим сторонам дороги: [Вместо “как пошла ~ дороги”: как пошла по русскому обычаю по обеим сторонам дороги чушь и дичь: ] кочки, ельник, низенькие жидкие кусты молодых сосен и обгорелые стволы старых и тому подобный вздор. Попадались две три вытянутые по шнурку деревни, постройкою похожие на старые складенные дрова, покрытые серыми крышами, с резными украшениями, в виде висящих утиральников. Несколько мужиков по обыкновению зевали, сидя на лавках перед воротами в своих овчинных тулупах. Бабы с толстыми лицами и перевязанными грудями смотрели из верхних окон; из нижних глядел теленок, или высовывала слепую морду свою свинья. Виды известные. ] Вместо “Виды известные”: а. На всё это Чичиков не глядел вовсе: [во-первых, потому, что таких видов на Руси не наберешься, а во-вторых, ] потому, что он действительно был занят чем-то важным. Лицо его имело все признаки размышления, и часто приставляемая рука ко лбу давала знать, что дело требовало [большой] некоторой деятельности и увертливости ума. День, несмотря что лето было на исходе, был еще довольно жарок, и он должен был несколько раз утирать платком свой лоб, по которому проступали крупные капли пота, производимые двойным напряжением — наружным и внутренним; б. Начато. На
“Ну, да, Маниловка”.
“Маниловка? А как проедешь еще одну версту, так вот тебе то есть так направо”.[Маниловка? Как проедешь еще одну версту, да потом еще одну версту, будет тебе дорога направо, сейчас за столбом…]
“Направо?” отозвался кучер.
“Направо”, сказал мужик. “Это будет тебе прямо дорога в Маниловку, а Заманиловки никакой нет. Она зовется так, то есть ее прозванье Маниловка, а Заманиловки тут вовсе нет. Там прямо на горе увидишь дом каменный в два этажа, господский дом, в котором то есть живет сам господин. Вот это-то и есть Маниловка, а Заманиловки совсем нет никакой здесь и не было”. Мужик может еще бы более пояснил, но кучер уже не слушал его и ехал далее. [Вместо “Мужик — далее”: а. Может быть мужик и более еще бы пояснил, но Чичиков уже не слушал и ехал далее; б. Мужик бы вероятно еще более и т. д. как в тексте. ] Проехавши две[Проехавши еще две] версты, он встретил, точно, поворот на проселочную дорогу; но уже он сделал[Вместо “Проехавши две ~ сделал” начато исправление: Проехавши две версты встретился точно поворот на проселочную дорогу, но уже сделали] и три и четыре версты, а каменного дома в два этажа всё еще не было видно; наконец, когда проехали еще две версты, высунулось вместе с горою одиноко белевшее на ней строение, ] наконец, проехавши еще две версты, он увидел одиноко белевший на горе дом] тогда как самая деревня еще скрывалась за едва заметною возвышенностью. Тут Чичиков вспомнил, что когда приятель приглашает к себе в деревню за пятнадцать верст, то это значит, что к ней есть верных двадцать пять, если не целых тридцать. Деревня Маниловка вряд ли кого могла [сильно] заманить своим местоположением. Дом господской стоял одиночкой на возвышении, открытом со всех сторон. [а. Дом господской, по обыкновению многих русских помещиков, стоял на возвышении, но совершенно открытом со всех сторон, так что приделать только к нему крылья и он очень хорошо будет исполнять должность ветряной мельницы; б. Дом господской стоял один как дурак на возвышении, открытом со всех сторон] Покатость горы, на которой он стоял, была одета[а. была покрыта; б. покрывалась] подстриженным дерном; два или три куста сирени, да береза[и одна береза] были раскинуты на ее небольшом пространстве. Пониже пруд, покрытый зеленью, что, впрочем, не в диковинку[Пониже был пруд, покрытый зеленью, что не в диковинку] в английских садах русских помещиков. У подошвы этого возвышения и частию по самому скату настроенные[Внизу у подошвы этого возвышения были настроены] вдоль и поперек серенькие[копченые] русские избы, которые неизвестно по каким причинам герой — наш в ту же минуту сосчитал и нашел более[которых Чичиков насчитал более] двухсот. Нигде ни деревца; всё бревна да бревна. У пруда были заметны три бабы, которые, стоя[Вместо “У пруда ~ стоя”: Внизу бежала по каменному дну тощая речка. Три бабы, стоя] на деревянной жердочке, шлепали по воде мокрым бельем. Двое мальчишек, [Два мальчишка] поднявши рубашки, брели по нем, [по ней] разбрызгивая ногами воду с таким спокойным видом, как будто занимались делом. Поодаль в стороне темнел сосновый лес. Погода в это время очень кстати прислужилась к пополненью этой картины. День был не то ясный, не то серый, облака убрали всё небо клоками, как хлопчатая бумага, кое-где оставив просвечивать синеву. Скоро им показалось и этого много и они [слились в одну] заволокли его совершенно. Кричащий петух, предвестник переменчивой погоды, еще более пополнил эту картину. Сам хозяин дома стоял на крыльце, в зеленом шалоновом сертуке, приставив руку[Вместо “Поодаль ~ руку”: а. Лес сосновый темнел в стороне. [Солнце обливавшее ярким светом своим] Белые стены господского дома, облитые ярким светом солнца, производили яркую противоположность в сравнении с темными и закопченными крестьянскими избами. Казалось солнце было здесь неуместно. Серенькое небо с влажной мокротой в воздухе, да кричащий петух, предвестник переменчивой погоды, были бы приличнее этой картине. Чичиков eщe не въехавши в двор заметил хозяина, стоявшего на крыльце в зеленом шалоновом сертуке и приставившего руку; б. Лес сосновый темнел в стороне. Солнце ложилось на беленых стенах господского дома, которые чрез то представляли резкую противоположность в сравнении с темными и закопченными крестьянскими избами. Совсем бы казалось солнцу незачем здесь быть. Обыкновенное серенькое небо, похожее цветом на гарнизонный мундир, кричащий петух, предвестник переменчивой погоды, были бы приличнее этой картине. Чичиков еще не въехавши в двор заметил хозяина, стоявшего на крыльце в зеленом шалоновом сертуке и приставившего руку; в. Поодаль в стороне ~ этой картины. Небо несколько заволокло небольшими клочками облаков и цвет его сделался очень похожим на цвет мундиров наших гарнизонных солдат, этого живописного и мирного войска [наших] уездных городов, довольно ядущего кашу и в воскресные дни пьяного мертвецки. День был ~ эту картину. Подъезжая ко двору Чичиков заметил хозяина, стоявшего на крыльце в зеленом шалоновом сертуке и приставившего руку; После слов “цвет его сделался” над строкой надписано: таков, как бывает цвет гарнизонных мундиров, этого войска мирного] ко лбу в виде зонтика над глазами, чтобы рассмотреть хорошенько экипаж. По мере того, как бричка подъезжала к крыльцу, глаза его[глаза хозяина] делались веселее и улыбка раздвигалась более и более.
“Павел Иванович!” — вскричал, наконец, [сказал наконец] он, когда Чичиков вылезал из брички. “Насилу вы-таки вспомнили нас!”[Далее было: Здесь автор просит у читателей извинения за свою непростительную рассеянность, он совершенно не помнит, сказал ли он, что Чичикова звали Павлом Ивановичем или нет. ]
Оба приятеля очень крепко поцеловались, и Манилов увел своего гостя в комнату. Хотя время, в продолжение которого они будут проходить сени, переднюю и столовую, несколько коротковато, но попытаемся, не успеем ли[Далее начато: а. чего; б. кое-что сказать] как-нибудь им воспользоваться[как-нибудь воспользоваться [этим] сим промежутком] и сказать кое-что о хозяине дома. Но тут автор должен признаться, что это очень трудно. Гораздо легче изображать характеры большого размера. Там просто ляпай кистью со всей руки. Огненные глаза, нависшие брови, перерезанный морщиною лоб, закинутый на плеча черный или огненный плащ — и портрет готов; но вот эти все господа, которых много на свете, которые с виду очень похожи между собою, а между тем, как приглядишься, увидишь много самых [то] неуловимых особенностей… О, это пытка для автора. Он должен над ними долго продумать, прежде чем примется за кисть. [Он долго должен над ними продумать, прежде чем решится приняться за перо. ]
Один бог разве может сказать, какой был характер Манилова. На Руси, как и во всяком другом государстве, есть очень много таких [характеров] людей, которых обыкновенно называют ни рыба, ни мясо. [ни рыбой, ни мясом] Может быть, к этому разряду принадлежал и Манилов. В выражении лица его было что-то чрезвычайно сладкое и во всех приемах что-то заискивающее расположения и знакомства. Улыбался он очень приятно и был недурен[был очень недурен] собою: блондин с голубыми глазами. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: [В первую минуту разговора с ним скажешь] Какой приятный и добрый человек! В следующую затем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: “Чорт знает, что такое!” и отойдешь подальше. Если ж не отойдешь, то почувствуешь скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или заносчивого слова, которое можешь услышать почти от всякого, [от всякого человека] если коснешься его предмета. У всякого человека есть какой-нибудь конек. Один[Далее начато: любит до] влюблен в охоту, так что если бы деньги, то скупил бы казалось всех собак; другой мастер лихо пообедать; этому уже, кажется, от рожденья внушил бог страсть колотить ямщиков и[ямщиков или] станционного смотрителя; у того рука чешется заломить угол бубновому тузу; но Манилов не имел решительно никакой страсти. Дома он говорил по обыкновению очень мало и большею частию размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве один только бог мог знать. Хозяйством тоже нельзя сказать, чтобы он очень занимался; он даже никогда не ездил на поля. Хозяйство как-то шло само собою. Когда приказчик говорил: “Хорошо бы, барин, то и то сделать”, “Да, недурно”, отвечал он обыкновенно куря трубку, которую курить сделал он привычку, когда еще служил в армии, где [тоже] считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером. “Да, именно, недурное повторял он. Когда приходил к нему мужик и, почесавши рукою в затылке, говорил: “Барин, позволь отлучиться на работу, подать заработать!” — “Ступай”, говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не приходило, что мужик шел пьянствовать. Иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или через пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян. При этом глаза его делались чрезвычайно сладкими, и лицо его принимало самое довольное выражение; врочем, все эти прожекты так и оканчивались одними только словами. В его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на 14 странице, которую он постоянно читал уже два года. В[Далее начато: одной] доме его чего-нибудь вечно недоставало. В одной комнате была у него прекрасная мебель, стоившая, без сомнения, ему весьма не дешево. Зато в другой не было совершенно никакой, кроме разве какого-нибудь деревянного стула; вовсе не потому, чтобы он не считал нужным, но потому единственно, что не успел еще завестись, хотя уже более 10 лет, как жил он в своем доме. По этой же самой причине вместе с прекрасным бронзовым, вызолоченным и обделанным в перламутр канделябром подавался на стол какой-то гадкой, старый подсвечник. Его супруга, с своей стороны… но об дамах я очень боюсь говорить, да притом мне давно пора возвратиться к нашим героям, которые стояли перед дверью гостиной, взаимно упрашивая друг друга пройти вперед.
“Сделайте милость, не беспокойтесь так для меня, я пройду после”, говорил Чичиков.
“Нет, Павел Иванович, вы гость, вы должны вперед идти, говорил Манилов, показывая ему рукою.
“Не затрудняйтесь, пожалуста, не затрудняйтесь. [Далее было: Как можно для меня такое беспокойство] Пожалуста проходите”, говорил Чичиков.
“Нет, Павел Иванович, [Никак, никак] это обида. [“Нет, Павел Иванович, вы нанесете мне чувствительнейшую обиду. ] Как можно, чтобы я такому приятному гостю позволил пройти после себя”.
“Ах, боже мой… Мне, право, совестно, проходите, сделайте милость, проходите, я после”, говорил Чичиков.
“Нет, никак нельзя”.
Наконец оба приятеля вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга. [Вместо “Мне право ~ друг друга”: Я не знаю, право, как отвечать мне”, говорил Чичиков… “Мне, право, и совестно”, говорил Чичиков, выступая, наконец, вперед, но несколько боком, как бы желая хоть по крайней мере войти вместе. ]
“Позвольте мне вам представить жену мою”, сказал Манилов. “Душенька! Павел Иванович! [прибавил он, обращаясь к ней. ]
Чичиков увидел, точно, даму, которую он совершенно были не приметил, раскланиваясь в дверях с Маниловым, и которая приподнялась с своего места и оставила свою работу, бывшую[работу, которая была] у ней в руках. [Далее было: Дама была лет двадцати семи; одета она была, как обыкновенно они одеваются: платок, чепец, ленты, словом, дама] Чичиков подошел к ручке.
“Вы нас очень обрадовали своим приездом”, сказала жена Манилова. “Сделайте милость, садитесь! Не проходило дня, чтобы муж мой не вспоминал о вас”.
“Ваш муж, сударыня, очень далеко простирает доброту свою ко мне”, сказал Чичиков.
“Да”, отвечал Манилов: “уж она, бывало, всё спрашивает меня: “Да что же твой приятель не едет?” — “Погоди, душенька, приедет”. А вот вы, наконец, и удостоили нас своим посещением. Уж такое, право, доставили наслаждение, майский день”…[Вместо “Уж такое ~ день”: доставили нам наслаждение, приятнейший майский день. ]
“О, никак не достоин такой чести. Ни громкого имени не имею, ни даже ранга заметного”.[а. “О, помилуйте. Никак не достоин такой чести. Как можно, чтобы я льстил себя надеждою, что мое посещение может доставить удовольствие. Другое дело, если б я что-нибудь значил в мире; но ни громкого имени не имею, ни ранга заметного, ни достоинств…”; б. “О, помилуйте, никак не достоин такой чести. Не могу льстить себя надеждою, что мое посещение ~ ни достоинств”.]
“Вы все имеете”, прервал Манилов с тою же приятною улыбкою: “всё имеете, даже еще более”.
“Как вам показался наш город?” промолвила Манилова. “Приятно ли провели там время?”
“Очень хороший город, прекрасный город, и время провел очень приятно. Общество такое обходительное”.
“А как вы нашли нашего губернатора?” сказала Манилова.
“Не правда ли, что препочтеннейший и прелюбезнейший человек?” прибавил Манилов.
“О, препочтеннейший!” сказал Чичиков. “Это, можно сказать, мой благодетель. Как он[И как он] вошел в свою должность и как понимает ее! Истинно, нужно желать побольше таких людей”.
“Как он может, этак, знаете, принять всякого, обворожить своим обращением”, присовокупил Манилов с улыбкою и почти совсем зажмурив глаза, что означало, что он очень был доволен.
“Очень обходительный и приятный человек”, продолжал Чичиков: “и какой искусник! Я даже никак не мог предполагать этого. Как хорошо вышивает разные дамские узоры. Он мне показывал своей работы кошелек: редкая дама может так искусно вышить”.