Мертвый эфир
Шрифт:
Мы все трое переглянулись.
— Сначала я засомневался, — прибавил Фил. — Но потом подумал: а почему нет? Особенно с учетом того, что нас обвиняют — совершенно голословно — в предвзятости к исламу с иудаизмом, это может быть правильный ход. — Он отвернулся от Дебби и посмотрел на меня. — Но если тебя такая идея не греет, Кен, давай лучше сразу откажемся. Честно говоря, я сам не до конца уверен, стоит ли ввязываться.
— Еще как греет, — успокоил я его. — Долбаный отрицатель холокоста, говоришь? Кто-то из ультраправых христиан сам напрашивается? Так устроим ему взбучку! Какой уважающий себя воинствующий либерал откажется вонзить зубы в такое дерьмо?
Глаза Дебби сузились до крохотных щелочек.
— Ну что же, идея вроде как и вправду стоящая, — проговорила она, — только почему мне кажется, что мы опять вернулись к этому детскому саду, с которого начали: мол, единственный выход — это еще раз оскорбить христиан?
— Да чего там, — усмехнулся Фил, — этот злобный урод не больший христианин, чем сам Сатана. Он свихнулся на антисемитизме. Язык у него, может, и ничего подвешен, а на деле сущий псих. Кен же предстанет как защитник…
— Вы уверены, что он действительно сумасшедший? — спросила Дебби.
— Судите сами: он, к примеру, разделяет все более популярное в определенных арабских кругах мнение, будто события одиннадцатого сентября — это результат международного заговора сионистов, призванного дискредитировать ислам и развязать Шарону руки для борьбы с палестинцами. Но и по этой части все в полном порядке: арабов он ненавидит тоже. У парня целостная система взглядов, основывающаяся на тотальном превосходстве его расы, его религии и его половой ориентации; для него положительными являются лишь четыре определения: «нордический», «арийский», «христианин» и «натурал», все прочее — лишь отгенки зла.
По Филову тону — спокойному, рассудительному — я понял: он считает, что овладел ситуацией.
— И кто же он? Как его зовут?
— Фамилия Лоусон, а имя… Брайерли или что-то в этом роде…
Я слушал вполуха. И менно в ту минуту, когда Фил начал о нем рассказывать, мне в голову пришла потрясающая мысль. Меня осенило, как поступить. Теперь я точно знал, что сделаю с этим фашиствующим говнюком, если окажусь с ним в телеэфире.
Идея была что надо! Опасная идея, совершенно безумная; может, это означало, что и сам я немного спятил, но ничего: огонь иногда тоже тушат встречным огнем. Во рту пересохло, в повлажневших ладонях стало покалывать. Вот это круто, подумал я. Какая жутко красивая, светлая идея. Неужто я и вправду на такое осмелюсь?
— О’кей, но мне нужно проконсультироваться, — объявила наконец Дебби.
Очнувшись, я вернулся в реальный мир. Дебби решила отфутболить проблему наверх. Разумная женщина.
— Думаю, это мудро, — вставил Фил. Он взглянул на меня, и я кивнул. — Только надо бы узнать о принятом решении не позже пятницы, а еще лучше завтра.
— Решение будет, — пообещала Дебби.
Она оттолкнулась от письменного стола, и ее начальническое кресло — большое, черное, кожаное — катнулось назад. Похоже, мы были прощены.
— Дебби! — сказал я, вставая.
— Что еще?
— Пожалуйста, попробуй максимально четко втолковать всем, с кем станешь говорить, что мне действительно хочется это сделать. Я на это запал. По-моему, это важно.
Фил посмотрел на меня, нахмурившись, затем улыбнулся Дебби.
— Я вам дам знать, — подвела итог Дебби. — А пока мы все будем крайне признательны, если вы воздержитесь от оскорбления каких бы то ни было этнических или религиозных групп. Сможете сделать для нас такую малость?
— Во всяком случае, можем попробовать, — весело отозвался Фил.
— Вот дерьмо!
— Да нет, все в порядке, — успокоил меня Фил уже в коридоре, по которому мы возвращались к себе; он был широкий, на стенах висели вставленные в рамки таблички, «золотые» диски, дипломы победителей и благодарственные письма, ни одно из которых не касалось меня. — Это не баг, это фича.
— Надеюсь, ты не на месте все сочинил?
— Конечно нет, балда, — Словечко «балда», еще в начале семидесятых выпавшее, на мой взгляд, у большинства людей из списка сколько-нибудь убедительных ругательств, у Фила являлось самым крепким выражением, — Дай-ка я брякну ребятам из «Горячих новостей» до того, как завалимся в паб. — Когда’ мы вошли в лифт, он посмотрел на меня и нахмурился, — Даже не подозревал, Кен, что ты так загоришься.
Я не собирался рассказывать ему о своей идее. Чем позже он о ней узнает, тем ему же будет лучше.
— Ну да, меня так и величают: Кен-Огонь.
— Не ври, не величают.
Глава 3
В низовье Темзы и наверху небоскреба
— Вот я и говорю, что все эти слюнявые отрицатели холокоста просто не решаются зайти достаточно далеко. На самом деле не только холокоста никогда не было и не только лагеря смерти являются липой, а и вся Вторая мировая война сплошной подлог, миф. Оккупация Парижа? Воздушная битва за Британию? Кампания в Северной Африке? Конвои и подлодки? План «Барбаросса»? Сталинград? Курск? Многотысячные налеты наших бомбардировщиков на Германию? Высадка в Нормандии? Падение Берлина? Сингапур? Пирл-Харбор? Остров Мидуэй? Хиросима и Нагасаки? Ничего этого в действительности не произошло! Сплошные спецэффекты и вранье. Эй вы, ребята преклонного возраста, помните, как сильно ваши сборные «спитфайры» и «ланкастеры» были похожи на самолеты в документальной хронике? Это потому, что там «летали» такие же модели. А всякие там старые аэродромы, железобетонные танковые надолбы, следы так называемых бомбардировок? Все построено после войны!
Сперва на лице у девушки отразилось недоумение, потом она рассмеялась.
— Что за бред?
Я чокнулся о ее стакан своим.
— Вот в том-то и дело. А теперь подумайте сами, что за слабаки эти неонацисты. Им бы так прямо и заявить: «Да, мы убили шесть миллионов, жаль, что не больше», а не заниматься мелочовкой, споря до хрипоты, один там погиб миллион или два, и уж конечно, не хныкать, что их гребаного Гитлера, мол, недооценили.
— Но вы все-таки точно не верите в то, что сейчас наговорили?
— Ну а у вас-то с головой как? — фыркнул я, — Разумеется нет! Просто стебусь над фашизоидами.
— Так, значит, телепередача будет как раз об этом?
— Вот именно. В студию собираются привести одного из таких придурков, чтобы я с ним устроил «дебаты».
— Можно ли вообще озвучивать такое в эфире национального телевидения?
— Спросите не у меня, а у ребят с Четвертого телеканала, — предложил я и сделал большой глоток. — А как по мне, так да, и можно, и нужно. Такое вонючее дерьмо нельзя спрятать где-нибудь в укромном уголке, оно непременно вылезет. Лучше самим признать его существование и вытащить на солнышко. Мне хочется знать, кто эти люди, где живут и чем занимаются, — продолжил я, допив до дна стакан. — И неудивительно, что эти трусливые хорьки так любят интернет. Можно ведь писать любую злобную чушь, не опасаясь получить за это по голове, потому что там легко спрятаться. Интернет — первоклассное убежище для хулиганов, лгунов и трусов.