Мертвый эфир
Шрифт:
Но удержаться оказалось ох как не просто.
А мусульманский акцент! А насчет закрытия моей передачи? Вот подлые беспринципные ублюдки! (А какой болван задал вопрос, не является ли моя потасовка произведением искусства? Неужто мы дожили до того, что «Филосо-фикал ревью» теперь тоже шакалит по подъездам? Скорее всего, дело обстояло именно так. Вот уж действительно постпостмодернизм.)
И все-таки, если на минутку отвлечься от моральной стороны дела, трудно не восхититься их изобретательностью и преданностью своему делу. Я даже ощутил гордость из-за того, что мне досталась такая словесная взбучка, ведь это значило, что мной занялись самые искушенные акулы пера, настоящие гончие борзописцы из премьер-лиги, неутомимые охотники за жареными новостями, а не какие-то репортериш-ки из разряда щенят, у которых едва прорезались зубы; ну да и я тоже не оплошал.
Все шло своим чередом: и работа над моей передачей, и сама жизнь. Крейг объявил, что вечером в понедельник его тоже не будет дома, и я подумал, что теперь вполне мог бы вернуться к себе на «Красу Темпля». Так я и поступил, и ничего не случилось. Ленди вернулась со станции техобслуживания и мирно провела ночь на открытой автостоянке; на нее никто не напал, никто ее не поджег, никто не похитил.
Решившись единожды храбро встретиться с прессой лицом к лицу, я заметил, что впоследствии это стало даваться мне все легче и легче. Трюк состоял в том, чтобы ничего не отвечать им вообще.
— Кен, ваш отец заявляет, будто стыдится вас. Что вы на это скажете?
Я позвонил матери с отцом, к которым, как выяснилось, успел вломиться чертов журналюга из «Мейл он санди». Конечно, они не сказали ему, что меня стыдятся, они дали ответ на некий гипотетический вопрос о том, каково, по их мнению, избивать безоружных людей, — и он таинственным образом трансформировался в прямую цитату.
С другой стороны, «Гардиан» покопалась в прошлом Лоусона Брайерли, и выяснилось, что у него-то и есть судимости за хулиганство, да еще целых две, причем одна из них за избиение на почве расизма. Уже не говоря о том, что он в свое время отсидел срок за мошенничество и растрату. Некоторые газеты стали отзываться обо мне с известной долей симпатии, хотя «Дейли телеграф» и «Дейли мейл» по-прежнему считали, что меня стоит повесить на средневековый манер, привязав за большие пальцы рук, а последняя даже устроила шумиху вокруг отзыва своей рекламы с радиостанции «В прямом эфире — столица!». Между тем я успел отказаться от пары приглашений появиться на телевидении и нескольких эксклюзивных интервью; насколько помнится, за них предлагали аж одиннадцать тысяч — сумма, льстящая моему самолюбию, хоть и не такая, чтобы могло возникнуть желание поддаться искушению.
— Наверное, вам должно показаться довольно странным защищать человека, заведомо виновного? — сказал я своему адвокату.
Во взгляде Мэгги Сефтон, брошенном на меня, читалось: «Вы что, серьезно?» Я тоже посмотрел на нее, и она, видно, решила, что я действительно такой наивный, каким кажусь.
— Кен, — покачала она головой, — большинство наших подзащитных виновны, спросите любого юриста. — И она беззвучно засмеялась, — Люди со стороны, похоже, частенько думают, будто защищать человека, о котором знаешь, что он виновен, трудно с моральной точки зрения. Но это вовсе не так. Как раз подобной работой мы практически все время и занимаемся. Защищать кого-то, о ком знаешь, что он невиновен, вот это действительно необычно, — Она приподняла одну бровь и раскрыла папку, до отказа набитую всевозможными бумагами, — И это может стоить многих бессонных ночей.
— Тогда скажите мне начистоту, Мэгги, — попросил я, — Неужто я действительно свалял дурака?
Она метнула в меня острый взгляд.
—. Вы желаете услышать мое профессиональное или сугубо частное мнение?
— И то и другое.
— С точки зрения буквы закона вы вступили на минное поле. Да еще затеяли отбивать на нем ирландскую чечетку.
Мне пришлось ответить улыбкой. Она тоже улыбнулась, затем улыбка пропала.
— Кен, вы нарываетесь на обвинение в лжесвидетельстве и в неуважении к суду. К счастью, если дойдет до худшего, ваши работодатели в состоянии обеспечить вам хорошую защиту. Но тому, кто возьмется за подобное дело, придется потратить уйму времени и усилий, втолковывая вам, что на суде придется тщательно взвешивать каждое слово. Если вы не станете держать язык за зубами, у вас могут возникнуть серьезные проблемы. Судья может объявить вам приговор за неуважение сразу, на месте, без какой-либо дополнительной процедуры, а лжесвидетельство, кстати, справед ливо рассматривается судьями как гораздо более тяжкое преступление, чем простая драка без отягчающих обстоятельств.
— А как насчет вашего личного мнения?
Мэгги улыбнулась.
— Лично от себя, Кен, я вам скажу, что вы молодец! Но мое личное мнение к делу отношения не имеет.
— Не скажете ли что-нибудь утешительное?
Она отвернулась и какое-то время смотрела в сторону.
— Я могу и подождать, — сказал я, — не торопитесь.
Она хлопнула в ладоши.
— Давайте-ка не падать духом. Ладно?
Отражение натиска журналистов и рядовых любопытствующих во время сеансов телефонной связи со слушателями превратилось на той неделе в своеобразную игру. Ряды интересующихся мной журналистов быстро редели, и в четверг мне удалось добраться до работы совершенно спокойно. Я вообразил почему-то, что именно в этот день Сели станет меня слушать, а после передачи меня будут ожидать пакет и телефонный звонок от «неизвестного абонента», но опять — ничего.
Оставалась пятница. В пятницу от Сели обязательно следовало ждать весточки. Иначе интервал оказался бы ну слишком уж долгим. За такой срок можно вообще забыть, как я выгляжу, и влюбиться заново в собственного мужа. Или найти кого-то еще — боже, а что, если так и есть? О господи! Что, если по натуре она серийная сексуальная авантюристка, и я всего лишь один из дюжины ребят, с которыми она занимается сексом — примерно раз в две недели с каждым? Что, если у нее целый гарем парней — на каждый день, а то и по двое на день? Утром кого-то из них, а потом меня? Может, она и не вылезает из своих пятизвездочных отелей, прямо-таки живет в них, обслуживаемая непрекращающимся потоком бесстыдно водимых за нос любовников? Может…
Черт, я прямо сходил с ума. Мне требовалось опять увидеться с ней, поговорить.
— Поглядите, это ваша бывшая подружка, да?
В четверг после передачи мы сидели в нашем маленьком офисе. Кайла протягивала мне через стол раскрытый журнал «Кью» [122] , который всегда хватала тотчас, как только он попадал к нам в редакцию, и начинала просматривать — теперь она держала его так, чтобы мне была видна фотография. Фил оторвал взгляд от экрана компьютера.
122
Q — популярный британский ежемесячник, посвященный музыке, выходит с октября 1986 г.
Я нахмурился:
— Что? Кто?
— Смотрите, — сказала Кайла, — Вот. — И она передала мне журнал.
Фотография оказалась в разделе «Новости». Маленькая, цветная, и под ней пара абзацев. Брэд Бейкер из «Аддикты», после концерта в Монтрё, снятый вместе с его нынешней подружкой Джоу Лепаж. Красотка Лепаж до сих пор входила в команду, осуществлявшую менеджмент группы, но недавно появилась на сцене как бэк-вокалистка, причем голосок у нее оказался явно получше, чем у Йоко Оно или Линды Маккартни. Хотя с Кортни Лав лучше не сравнивать. Возможно, негодующие письма от малолетних поклонниц Брэда Бейкера уже в пути и лежат мешками в почтовых отделениях.
— Джоу трахается с этим уродом? Она ж говорила, что его ненавидит!
— Старый трюк, — пробормотала Кайла и протянула ко мне руку, прищелкнув пальцами. — Обратно, пожалуйста.
— И она занималась для «Айс-Хауса» пиаром, — добавил я, — а вовсе не менеджментом «Аддикты». Эти долбаные журналисты охренительно бестолковы. Ублюдки.
— Ахм! — Кайла снова щелкнула пальцами.
— Да возьми ты, — И я сунул журнал ей в руку.
— Покраснел! — воскликнула Кайла.