Мёртвый космос: Мученик
Шрифт:
Глаза Данте сузились.
— И еще одно — сказал он. — Какого хера ты вдруг стал таким невозмутимым?
Хеннесси бросил взгляд на Шейна, а затем, поняв что он сделал, резко вернул взгляд обратно на Данте. Данте взглянул в сторону, глядя сквозь Шейна, затем обратно.
— Просто так. — Сказал Хеннесси. — Мне стало лучше. Не знаю почему.
Закатив глаза, Данте отвернулся.
Только между нами, Джим — ему действительно стоит так поступать? спросил Шейн.
— Не знаю, — сказал Хеннесси: — Должен ли?
В некоторые вещи лучше не вмешиваться.
Хеннесси
Возможно, Шейн был прав, но если бы он сказал это Данте — тот бы и слушать не стал. И что ему с этим делать? Может, это и плохая идея, но даже если и так, он всё равно понятия не имел, как он сможет заставить Данте остановиться.
Ещё через пару минут — может и больше, сложно сказать — Данте замедлил бур. Он медленно продвигался вперёд, пока они не упёрлись во что-то, отчего бур завыл. Сменив направление бурения, он чуть отступил назад, а потом продвинулся под немного другим углом, отодвинув одну из стенок туннеля. Хеннесси просто стоял, улыбаясь и изредка оглядываясь на своего брата, словно чего-то ждал.
Ты уверен, что это хорошая мысль? снова спросил Шейн.
Хеннесси пожал плечами.
Данте ещё раз отвёл назад бур и продвинулся, и так четырежды.
Думаю, это ошибка, сказал Шейн.
Это было, как мог видеть Хеннесси, нечто странное, наполовину скрытое в скале. Сквозь кружащиеся камешки и частички ила было довольно трудно что-либо разглядеть. Данте в очередной раз отодвинул бур и выключил его.
— Что там такое? — спросил Хеннесси.
— А какого чёрта я должен это знать? — сказал Данте. — Я в жизни ничего подобного не видел.
Это Чёрный Обелиск, сказал Шейн.
Чёрный Обелиск, подумал Хеннесси. Как только вода успокоилась, он начал разглядывать его внимательнее. Оно казалось монолитом, сделанным из какой-то разновидности обсидиана. К вершине оно сужалось, и по всей высоте закручивалось в спираль. Оно было покрыто горизонтальными бороздками и тысячами символов, каких он никогда не видел. Светились ли они сами по себе, или ему это показалось из-за света, падающего на них от прожекторов? Он не мог уверенно сказать. Та часть, которую он видел, была около трёх метров в высоту.
— Боже, — сказал Данте, его голос был полон необычного трепета. — Кто оставил это здесь? Или что?
Это последнее, что ты хочешь спросить, обратился Шейн к Хеннесси. Лучше уж не знать.
Он внезапно вспомнил схему Обелиска, которую Таннер показывал им. И включил голоэкран. Венчали Обелиск два рога, указывающих одно и то же направление, и он мог видеть — монолит уходил гораздо глубже, возможно на двести и более метров вниз.
— Насколько он велик? — спросил Хеннесси.
Данте, смутившись, что-то сказал, но Хеннесси спрашивал не его.
Огромен, сказал Шейн. Он взял руку Хеннесси и прижал её к стеклу иллюминатора. И они вместе стали смотреть. Ты не хочешь связываться с этим, сказал Шейн. Ты в опасности.
— Я собираюсь подвинуть нас поближе, — сказал Данте.
— Уверен? — спросил Хеннесси, всё ещё смотря на монолит. — Может, нам не стоит с этим связываться?
Около него, на самой границе бокового зрения, Шейн кивнул.
— Попробуй вызвать Таннера, — сказал Данте. — Посмотрим, что ему нужно.
Хеннесси, попытался, но услышал только помехи и обрывки голоса Таннера.
— Не знаю, — сказал Хеннесси. — Тут происходит что-то не то. Оставим эту затею.
— Мы прошли весь этот путь, — сказал Данте. Мы уже чёрт знает сколько торчим в этом гробу. А теперь мы здесь, и надо взглянуть поближе.
Хеннесси секунду поколебался, глядя на него, и наконец кивнул.
— Думаю, не будет ничего плохого, если мы придвинемся ближе, — сказал он. — Ну, по крайней мере — пока мы будем осторожны.
Он оглянулся на своего брата, но тот только покачал головой. Возможно, сказал он.
Данте тронул батискаф с места, потом выключил двигатели, позволяя тому дрейфовать. Они были прямо напротив монолита. F/7 мягко стукнулся о его поверхность.
— Чудесно, — прошептал Данте.
И совсем не чудесно, сказал Шейн со странно вытянувшимся лицом. Это ужасно. Данте стал одним из них, брат. И, боюсь, нам придётся от него избавиться.
17
Пока что всё хорошо, думал Данте. По крайней мере — в норме. И возможно, для него так и было. Его голова болела с тех пор, как он сел в этот проклятый батискаф. А если быть честным с самим собой, последние несколько недель. И непохоже, что лекарства как-то помогали. Что бы он ни делал, она всё равно оставалась, не невыносимая, просто всё время тихо пульсирующая в голове, мешая ему спать, не давая сосредоточиться. Он никогда не был таким взвинченным со времён космических боёв. Вдобавок, он ещё не чувствовал себя настолько заточённым, пойманным с тех пор. Он не осознавал, насколько пребывание в подводной лодке заставляет чувствовать себя бесполезным космическим мусором. Это навеяло всякого рода вещи, вернув к памяти моменты лунных боев — непонятной войны, которая официально и войной-то не была и на которой всего-то и было что одна маленькая слеза на материале твоего костюма и где, в конце концов, если ты хотел выжить, ты должен был вонзить нож в чью-нибудь спину чтобы иметь возможность украсть остатки кислорода. Как много людей ему нужно было убить чтобы остаться в живых? И все это висело на нем, напрягало его. Поначалу он думал, что все это приподняло его над вещами, сделало так, что он не будет чувствовать страха, не будет подвержен эмоциональной слабости как другие. Но он начал понимать, что все было не совсем так. В действительности, он на протяжении долгого времени управлял этими частями самого себя так, чтобы избегать их, но они по-прежнему были здесь. И теперь они прорывались наружу, они были сырыми и красными, более чувствительными, чем оголенный нерв.
И этот ублюдок Хэннеси. Это не помогало тому, что Данте застрял с ним. Он был реальным, истинным гребаным дубиной. Это уж точно. Сначала он походил на ребёнка в магазине игрушек, неспособном сдержать своё восхищение перед F/7, его новой игрушке. Затем посади его, двуличного, в эту штуковину и единственное, что приходит, так это паника и нервы, и медленное схождение с ума. Это последнее, чего бы вы хотели в замкнутом пространстве вроде этого. В лунных перестрелках он убивал людей за меньшее.