Мертвый кролик, живой кролик
Шрифт:
Илюшин не сел, а рухнул в кресло. Десять лет назад против него играл не случайный водитель, совершивший убийство по неосторожности, а команда профессионалов. Может, начальник службы безопасности Ратманского и был дуболомом, но похищение Забелиной он выполнил блестяще.
– Петя рассчитывал привезти меня к Ратманскому и выпустить, а там пусть отец сам со мной разбирается. Но в фургоне кто-то оставил сумку с инструментами. Я ударилась головой и потеряла сознание. Что было делать Гришковцу? Он решил следовать первоначальному плану.
Бабкин переварил услышанное и обратился к Нине:
– Ваш отец до сих пор держит при себе этого… – Он проглотил «кретина». – …Гришковца?
– Мой отец ценит верность больше любых других качеств, – отчеканила Нина. – Как я уже сказала, Петр ему абсолютно предан.
– Что было дальше? – спросил Макар.
– В одной из комнат отцовского дома для меня оборудовали палату. При мне круглосуточно находились врач и медсестра. Я пришла в себя двое суток спустя, и отец рассказал мне, что произошло.
Октябрь 2009, дом Ратманского
– Я понимаю, как это выглядит, – сказал Ратманский. От него исходил едва уловимый аромат одеколона с вербеной и въевшийся запах крепких сигар. И стариком, как показалось Нине сначала, он не был – просто немолодой человек, изнуренный болезнью. – Ты не знала меня все эти годы, а теперь я обращаюсь с такой просьбой… Не говоря уже о том, как ты сюда попала… – У него заметно дернулся глаз. – Прости, пожалуйста, я никак не мог подумать, что мой помощник выкинет такой фортель. Я хотел лишь поговорить с тобой. Мне очень жаль, что так вышло. Ты можешь уйти в любую секунду. Твои вещи в шкафу, мой водитель отвезет тебя куда скажешь. Всего этого не должно было произойти…
Нина не поняла, к чему относились последние слова: к его отцовству или к ее похищению. Она впилась в него взглядом, пытаясь найти хоть какое-то сходство с собой.
Пепельно-серое лицо с ввалившимися щеками. Запавшие глаза. Лоб в бугристую складку. Как будто Ратманский понемногу съеживался внутри собственного тела. Скоро оно станет ему велико, как скафандр ребенку.
– Ты похожа на мать, – сказал Ратманский. – Я знаю, она умерла.
Если бы он добавил «Соболезную» или как-то иначе выразил формальное участие, Нина уехала бы. Но Ратманский молчал.
Он был в брюках, белой рубашке и синем твидовом пиджаке; на лацкане поблескивал значок Осоавиахима, и Нина не могла отвести глаз от этого значка – странного анахронизма, как будто не из этой реальности.
Ратманский присел на край кровати и положил руку на одеяло. Даже сквозь ткань Нина чувствовала, какая холодная у него ладонь.
– А если я не подойду? – услышала она собственный голос.
– Ты подойдешь.
Нина не стала уточнять, откуда ему это известно. Она понимала, что Ратманский мог проделать все необходимые манипуляции с ее телом, в чем бы они ни заключались, пока она оставалась без сознания. Имея
Однако Ратманский на это не пошел. Он дождался, пока Нина проснется, и затем изложил все как есть. Что-то подсказывало Нине: он не станет ни о чем ее умолять, хотя речь идет о его последнем шансе.
– Тебе не обязательно принимать сейчас какое-то решение, – сказал Ратманский. – Отдохни. Погуляй в саду. Там есть пара занятных птиц… Веселые дураки. Может, тебе понравится. А пока поспи.
– Подождите! – Нина привстала. – А что с моей семьей?
– С твоей семьей? – недоуменно переспросил Ратманский.
– Да, где они?
– Наверное, там, где должны быть. Дома. Что ты имеешь в виду?
– Вы что, не связались с ними?!
Нина, обессилев, опустилась на подушку. Конечно, Юре никто не позвонил. Как она себе это представляла? «Здравствуйте, мы похитили вашу жену, она пока без сознания, мы вернем ее вам через несколько дней»? Но глядя на недоумевающее лицо Ратманского, она отчетливо поняла кое-что еще. О ее семье никто и не задумался. Ее мужа и детей не существовало даже на периферии размышлений Ратманского и его помощника.
– Дайте мне телефон! – Она попыталась повысить голос. – Они же там с ума сходят…
– Телефон тебе принесут, – сказал Ратманский. – У меня только один совет: не звони прямо сейчас. Сначала отдохни.
– Почему? – враждебно глядя на него, спросила Нина.
– Тебе нельзя волноваться. Врач сказал: полное спокойствие в течение хотя бы двух дней. Я и так нарушил его запрет, но скрывать, что с тобой произошло и по чьей вине, мне показалось безнравственным…
– А что мой муж сходит с ума два дня – это нравственно?
– Сначала поспи, – повторил Ратманский. – Телефон принесут через минуту, он останется у тебя. Ты можешь звонить кому хочешь.
Он вышел, и Нина осталась одна. Врач исчезла в начале их разговора. Вскоре в палату скользнула девушка с косой и осторожно положила сотовый на стул рядом с кроватью. Это был чужой телефон. О судьбе своего Нина даже не спрашивала.
Конечно, она должна была позвонить сразу. Но в палате было так тихо… Просто полежать в тишине, поспать без того, чтобы на ухо кричали, тормошили ее, требовали поесть, попить или отобрать игрушку у брата…
Нина не заметила, как уснула.
Проснувшись, она первым делом посмотрела на стул. Телефон был на месте. Ей принесли сладкий чай и тарталетки с паштетом, после которых Нина почувствовала, что наконец-то проголодалась всерьез.
– Я бы советовала вам сначала прогуляться, – сказала Анна.
Нина спустила босые ноги на пол, встала, но пошатнулась.
– Мы это предвидели. – Голос Анны звучал почти весело. – Не переживайте, это временно.
Нину посадили в инвалидное кресло, и та же молчаливая девушка с черной косой неторопливо выкатила ее из комнаты.