Мертвый невод Егора Лисицы
Шрифт:
– Давайте помогу – шаткие мостки! День добрый, товарищ милиционер.
Я поблагодарил, схватился за руку, примерившись, прыгнул – мостки отчаянно зашатало.
– Мы знакомы? Простите, думаю, не имел чести.
– Незнакомы, но кем же еще вы можете быть, когда мы все знаем, что лодка ушла за следователем из городской милиции?
Он представился: Рогинский Аркадий Петрович, местный фельдшер. Я снял перчатку, чтобы пожать ему руку:
– Рад знакомству. Но я скорее ваш коллега. Судебный врач. Хотя и командирован от милиции.
– Ах, батюшки! Прошу покорнейше простить, мы думали, товарищ для следствия.
Этот фельдшер
– Давайте, давайте вещи. А это у вас что же? Веломашина?
– Да, удобно: складной велосипед.
Покосился с сомнением:
– Ну что же. Вещь, должно быть, полезная. Вы головной убор-то держите – унесет. Вот, собственно, и добро пожаловать: Ряженое!
Ряженое стоит на пороге морского залива, в дельте реки. Берег, насколько видно, укреплен кое-где грядой речных камней. Очевидно главная, довольно широкая улица высоких домов на сваях и крепких каменных низах жмется близко к берегу. Вода плещет почти у домов, кое-где колыхаясь у самых плетней. Дома побелены, крыши крыты тростником. Ставни, перила галерей выкрашены синей краской. Позади домов огороды, а за ними – уже ничего, голая степь. Обитаема лишь узкая полоса суши вдоль берега. Осматривая залитый водой пейзаж, я поинтересовался, не опасно ли тут строиться и как доставляют продукты, лекарства. Фельдшер ответил, что строят высоко, посему опасности нет, а все необходимое привозят на лодках.
– Сейчас еще ничего. Вода, бывает, поднимается так, что прямо с галдарей [3] , – он указал, приподняв трость, на деревянные балкончики вокруг дома, – рыбу ловят. Помню, год тому умер бригадир по фамилии Краснощеков, так его два месяца в засмоленном гробу держали. Кладбище вода разорила, похоронить негде. Сутками на чердаках сидели. Та вода и запомнилась по нему как «краснощековская». Скот, конечно, бывает, гибнет, да и в доме потом сырость. Но мы привычные.
3
Галдарь (местный диалект) – балкончик, галерея.
В отдалении глухо ударил церковный колокол, с белой отмели поднялась цапля, болтая в воздухе длинными ногами.
– Сначала разместим вас и чаю горячего? – предложил фельдшер.
Времени терять не хотелось. Затянем, и место, где нашли тело, окончательно уйдет под воду. И без того люди и животные наверняка уничтожили почти все следы.
– Гадючий кут далеко отсюда? Вещи можно оставить, – я огляделся, – да вот хоть тут, у пристани.
Рогинский глянул на Турща и безнадежно махнул рукой куда-то в камыши.
– Не знаю, пройдем ли. Ну, попробуем. Только вот тогда попросим Данилу Иваныча… Вас все равно разместили у него в хате. – Он схватил за рукав нашего лодочника, сунул ему саквояж. – Отнеси, любезный, доктора вещи.
По селу нас провожали мальчишки и брехливые собаки. Почти у каждого забора стояли, рассматривали, кивали соседям, бросались вперемежку русскими и казачьими словечками:
– Это чей же такой?
– Анадысь приехал.
– Глянь-ка. Тю!
– Вихор… игреневый [4] .
4
Игреневый (местный диалект) – светлой масти.
– …у лодочника, Данилы-бригадира, в хате поставили.
– Да рази?
– Мослаковатый! [5]
Улица повернула. Вдоль низкого здания с вывеской «Лабаз» я заметил длинный ряд столбиков.
– Привязывать лодки, – объяснил Турщ.
На карте, которую мне показывал шофер, вся эта земля была как на вытянутом языке – на огромном мысе, выступающем в море. По всему мысу протоки, ерики, частой сеткой бежали к морю. В половодье вся эта местность становилась отдельными островками, частью каналов дельты. Из Ряженого на «большую землю» или к церкви и кладбищу добраться можно было по каналам и только на лодке.
5
Мослаковатый (местный диалект) – худой, с выступающими костями.
Вода наступала отовсюду, обнажая корни деревьев, покачивая наросшие на них бурые водоросли. Фельдшер Рогинский продвигался первым, кругло согнув спину, шаря тростью, как если бы шел по трясине. Турщ молчал и шагал позади.
– Места у нас особенные! Всяк кулик свое болото хвалит, само собой, но разве найдете еще такой простор? – Рогинский внезапно остановился. – Смотрите: вон там выход на залив, на Чумбурку [6] . Море здесь, правда, мелкое, как блюдце, но рыбное. Римляне в давние времена называли его Меотийским болотом.
6
Чумбур-коса (местное название).
Мы вышли к протоке.
– А вот уж это место. Видите, справа канал? По-местному – ерик. – Он кивнул на узкую протоку. – Называется Кутерьма. При нагоне воды этот ерик и отрезает нас от земли.
Мы поднялись на травянистый пригорок, который растворялся в песке. Какой-то человек стоял вдалеке, сгорбившись, без фуражки и, завидев нас, быстро ушел.
Море катило к берегу багровые плотные волны. Признаться, услышав рассказ Турща, я подумал, что «красная вода» объяснится просто – либо сработала оптическая иллюзия, подогретая суеверными страхами, либо вылиняла красная ткань, в которую завернули тело. Но волны, насколько хватало глаз, были именно цвета крови… не венозной, а скорее артериальной, ярко-алого оттенка. У самого берега волны закручивались бурым.
Фельдшер, запыхавшийся на подъеме, покрутил пальцами и, показав на воду, сказал, обращаясь к Турщу:
– Извольте видеть – опять! – Он повысил голос и продекламировал как со сцены: – «Вот ангел вострубил, и третья часть моря сделалась кровью», – и добавил уже совершенно спокойным голосом и с явным сожалением: – Бычка уморит.
У берега колыхалось пятно гниющей рыбы.
Турщ махнул, чтобы я поднялся выше на пригорок.
– А это что? – Я показал на серое строение на горизонте.