Мертвый попугай моего соседа

Что поделаешь, мне ужасно хотелось петь. Я вернулся домой, собрался было почитать газету – скучно, взялся за книгу – душа не лежит, хотел послушать радио – смотрю, приемник с утра стоит включенный, бормочет еле слышно, а когда я попробовал прибавить звук, в динамике что-то затрещало, и я его выключил. Я понял – мне хотелось петь самому.

Я проверил содержимое шкафа – оставалась одна бутылка вина. Открыл холодильник – три сорта сыра, начатая вареная курица и несколько заветренных кусков мяса, баночка маслин, пять яиц и шесть бутылок пива. Насчет напитков: вино или пиво – я колебался, зато с едой все было ясно.

Первым

делом я поставил на огонь сковородку, разбил в мисочку яйца, натер туда немного брынзы и хорошенько размешал. На другую горелку сунул еще одну сковородку, кинул в нее масло, чтобы растопилось, и вылил яйца с сыром. Потом слегка смазал маслом первую сковородку, от которой уже потянуло перегретым металлом, масло тут же зашипело, и я бросил туда два куска мяса. Включил электрический тостер, заложил в него два ломтика хлеба, поддел ножом яичницу, пригоравшую по краям, и помешал середку, перевернул хлеб в тостере, потом – бифштексы, достал из холодильника курицу и маслины и поставил на стол, сковородку с яичницей перенес на тарелку, снял с огня бифштексы и сел за еду. Тут запахло подгоревшим хлебом. Я вскочил, вынул его, заложил следующую порцию и вернулся к столу. Ни пива, ни вина я решил не пить – мне и так хорошо, зачем зря печень нагружать.

Еще во время возни с ужином губы у меня так и раздвигались в улыбке – душа песни просила. Я уже собрался запеть, но тут смешинка в рот попала, я громко расхохотался, посмеялся всласть, а потом уж начал петь.

Пою и слышу – крик поднялся. Я еще раньше услышал какой-то шум – кажется, у соседа открывали балконную дверь, – но я не обращал внимания, пока не остановился, чтобы набрать воздуху, тут и ворвалась в комнату громкая ругань. «Похоже, это по моему адресу», – думаю, но ведь теперь все друг друга ругают, а обижаются только дураки, так что не стоит и прислушиваться, если, конечно, не хочешь перепалку затеять. Я встал и подошел к балконной двери. Смотрю, на соседнем балконе стоит незнакомый мужчина в рубашке и пижамных штанах. Я вообще соседей не знаю, так, замечал иногда на их балконе цветочные горшки, да еще клетку с попугаем.

– Совсем люди совесть потеряли! – вопил мужчина.

Я вижу, что он в мою сторону смотрит, и нараспев спрашиваю:

– Что такое, что случилось, о сосед мой?

– Издеваешься, да?! – взвыл он.

Ну, я решил пока прекратить пение, чтобы разобраться, в чем дело, и нормальным голосом говорю:

– Прошу прощения, что все-таки случилось? А он все больше заводится:

– Правду говорят: «Наглость – второе счастье»! Постыдился бы! Хамство так и прет!

– Ну ладно, объясни, в чем дело? – говорю я. – Да покороче, время к полуночи, люди спят.

Он опять взревел:

– Полночь!… Да разве такой идиот, как ты, знает, что такое полночь?

– Сам ты идиот, – ответил я. – Двенадцать ночи, значит.

– Хулиганье! – выкрикнул он и принялся самыми последними словами поносить меня, поздний час – еще и одиннадцати не было, – а заодно и все другие часы. Он кричит, а попугай вторит пронзительным голосом.

Я стою смотрю на него – ну и картина! А этот тип ругается без передышки. Наконец я уловил суть дела: он хочет спать, а я тут распеваю. Все равно как если бы я стал жаловаться, что хочу петь, а он тут спит. Я молчал и разглядывал его, а он от этого еще больше бесился. На улице уже собрались люди – несколько прохожих и лавочник с подручным, – стоят глазеют. Я было вернулся в комнату

в надежде, что он поостынет, но на улице кто-то насмешливо свистнул, кто-то протянул: «Тут без ба-а-бы не обошлось», и вдруг на мой балкон камнем влетел цветочный горшок и разлетелся вдребезги; Это сосед запустил.

– Потише! – говорю я. А он ругается – хуже некуда. Мне стало смешно.

Он наклонился, схватил другой горшок и швырнул в меня, так что внизу только ахнули. Я пропел:

– Тише, тише, не сердись! – и увернулся от горшка. Горшок упал и разбился. Люди на улице зашумели.

Сосед уже хрипло рычал, попугай верещал не переставая.

На шум стали выглядывать соседи с верхних этажей и из дома напротив – распахивались окна, открывались двери балконов.

Я опять попробовал восстановить мир:

– Ладно, приятель, хватит. Кончай представление, спокойной ночи. Иди себе, спи спокойно.

Но сосед, видно, уже совершенно ничего не соображал. Теперь он выдавал такие ругательства, будто лекцию по анатомии читал. Я сказал:

– Довольно, слышишь?

– Во дает! – крикнул кто-то снизу. – Здорово он ему вставил!

– Было бы что вставлять… – сорвалось у меня с языка.

Тут сосед пошел по новой. Ну и я завелся: он орет, а я пою, но и это не помогло. Я молчал – он выходил из себя, я пел – он бесился, я смеялся – он на стену лез. Ну, держись, думаю. Я решил станцевать на балконе вальс, напевая на три счета: «Все, что пожелаешь ты… хоть до утра ори…», и ловко увернулся от третьего летающего горшка. Горшок же, который раскипятившийся сосед запустил с новой силой, миновал балкон и рухнул на тротуар под крики зрителей.

Смотрю, опять что-то летит. На этот раз воздушный кораблик был пассажирский – клетка с попугаем. Клетка стукнулась о перила балкона, со звоном отскочила и грохнулась на середину улицы. Вопли попугая смешались со свистками полицейских. Я перегнулся через перила, глянул вниз. Слышу, сосед стонет и причитает, полицейские барабанят в дверь. Потом дверь открыли, они вошли в подъезд. Я вернулся в комнату.

В квартире невозможно было продохнуть от дыма и едкого запаха сгоревшего хлеба. Я выдернул шнур тостера из розетки. Хлеб обуглился – дотронуться нельзя. Кто-то стучал ко мне – полиция. Нас забрали в участок.

Сосед отправился как был, в пижаме. Я захватил пиджак, накинул по дороге. Мой «противник» все еще бранился, превозмогая одышку, хотя заметно устал. До участка было недалеко.

Первым допрашивали меня. Я рассказал все как есть. Офицер поинтересовался, что между нами было в прошлом.

– Ничего, – ответил я. – Я вообще незнаком с этим господином и никогда его не встречал. Это просто сосед по дому.

Сосед так кипятился, что на время моего допроса его увели в другую комнату. Офицер спросил, имеются ли у меня жалобы на него, я сказал, что нет, я его совершенно не знаю – сосед, да и все.

– Чего ж он тогда так вас ругает? – спросил офицер.

– А кто теперь не ругается? – говорю я.

– Он намеревался нанести вам физический ущерб.

– Горшки, что ли, бросал? – уточнил я.

– Ну да, цветочные горшки.

– Он свои собственные горшки бросал.

– А если бы в вас угодил? – ухмыльнулся офицер.

– Значит, такой я неуклюжий. Он еще и попугаем в меня запустил.

Полицейский, доставивший нас, подтвердил:

– Прямо с клеткой, господин капитан.

Офицер захохотал, полицейский тоже, а потом добавил: