Мерзиния
Шрифт:
Леонид закатал и свои рукава. Его подташнивало от волнения и страха, но что делать, он действительно знал.
И чем быстрее они сделают, тем больше шансов, что срастётся…
Он забрался на помост, и принёс простыню. Всунул её между зубов Лены, приказав:
– Прикуси! Будет очень больно, но деваться некуда! Мне надо вправить смещение, если оно есть! А оно, похоже, есть… И немаленькое.
Леонид осторожно, а затем и сильно надавливая тонкими пальцами, ощупал обе лучевые кости. Так, малая лучевая точно сломана – шевелится. Лена замычала, на глазах выступили слёзы, на лбу – пот. Она побледнела, почти позеленела.
– Терпи! Сейчас будет хуже всего! – упёршись коленом в плечо горе-вратарши, он правой рукой оттянул кисть, а левой, перебирая сильными пальцами, вставил, как мог, на место отошедший от прямой линии кусок малой лучевой.
Лена заорала, замычала, но простыни не выпустила. Удивительно, как она не потеряла сознания: Леонид по себе знал, что боль адская.
Осторожно ослабив нажим, он убедился, что кость не смещается никуда. Повезло им!..
Если бы излом шёл по косой, Лене понадобилось бы лечь на растяжку…
То есть – в больницу.
– Порядок! – Леонид постарался голосом передать свою бодрость и уверенность в благополучном исходе своих действий. – Перелом простой, видать, просто кость хрупкая – переломилась, как спичка. Но излом прямой, и теперь надо просто его зафиксировать… Потерпишь? Я тут во дворе видел подходящие ящики… – он положил многострадальную руку на помост, и показал Лене, как её придерживать другой рукой, до его прихода.
Та кивнула. Простыня во рту придавала ей странный вид…
Крупные капли пота, смешиваясь со слезами, текли у неё по всему лицу, и даже капали с кончика носа. Что-то кольнуло Леонида прямо в сердце.
Что это?! Жалость? Сострадание?
Давненько он ни к кому их не испытывал…
Здесь, в Мерзинии, культивировали самостоятельность и силу! Как в мультфильме о Маугли… Выживает сильнейший.
И – «каждый – сам за себя!..»
Засопев от неловкости за неуместные проявления, Леонид вышел.
Под навесом, где хранился всякий хлам, он в рассветной полумгле быстро разломал с помощью рук и подошв подходящий ящик из-под фруктов, и отобрал пару тоненьких дощечек. Жаль, конечно, что неоструганные…
Ничего, сгодятся на первое время.
Первую дощечку он все равно был вынужден подогнать: она оказалась длинновата. Зато разорвать на полосы простыню, извлечённую из зубов Лены, оказалось просто: от частой стирки та совсем потеряла прочность.
– Так что, здесь у твоей подруги дом свиданий? – пытаясь отвлечь Лену от неприятной и снова болезненной процедуры, Леонид глянул ей в глаза. Это было просто: он опять стоял перед ней на коленях, и по мере возможности быстро и плотно прибинтовывал распухшую руку к дощечкам, сложенным в подобие лоточка. Главное, лишить кость возможности смещаться!
– Ну… да. – выдавила та, пытаясь перестать плакать. Ей плохо удавалось, и слёзы текли по грязным щекам, оставляя две явственно видимые светлые дорожки.
– А мы, значит… Предаёмся преступному разгулу похоти? – он попытался пошутить, зная, что получилось неудачно, и что Лене сейчас не до его плоского юмора. Но всё равно – пусть говорит. Ей сейчас лучше не молчать.
– Да… Вот уж не думала, что мужчина сможет опять довести меня до слёз! И стонов, – в голосе Лены была и ирония, и облегчение.
Леонид успел убедиться, что кость, пока он ходил, не сдвинулась, и прибинтовал от души. Лена фыркнула:
– Я прям горю от жгучей… страсти. Блин. Вот уж некстати! – она кивнула на руку, – Как теперь будем выбираться?
– А ничего… План у нас не изменился. Если ты… м-м… уверена в своей старушке, можем пару дней, пока не успокоится, переждать здесь – видишь, никого нет! Мы – первые!.. Да если кто и придёт, они же не будут к нам лезть…
– Вот уж точно. – Лена криво, но усмехнулась. – А мы к ним тем более!
И, после очередной неловкой паузы, добавила:
– Спасибо. Ты ловко обращаешься с переломами… Учился?
– Ну… Можно и так сказать. В «период бурной молодости» ходил с отрядом альпинистов, хотел подработать… А у них как раз случилось… Хм. Падение. Вот тогда, когда мы втроём вправляли всё, что можно, пятерым здоровенным балбесам, а потом и тащили их на себе до Базового Лагеря, я и постиг, так сказать, кое-что из…
– А… как получилось, что эти пятеро?..
– Да очень просто. Они тренировал и групповое восхождение. И работали связавшись. Верхний чего-то недоглядел… – Леонид, подогнав длину жгута, и повесив руку Лены на петле к шее, привстал и сел рядом с ней на помост. – Верхний чего-то напортачил, говорю, и сорвался. А костыль, который он вбил, да и все прочие, были, оказывается, жайтайские… И все попадали, словно гроздья винограда… Хорошо хоть внизу была осыпь! Иначе в лепёшку бы! Ну а так только переломы, гематомы, уязвлённое самолюбие… А это для альпинистов – хуже нету! В общем, они потом, как поправились, пытались в суд подать. На фирму, которая оборудование закупала. Ага, два раза!.. Босс, как узнал, что случилось, сразу с семьёй чухнул в Чурессию, а оттуда – в БША… А здесь остались стрелочники. Ну, всё как всегда.
– Да, знакомая история… – Лена вздохнула, – Это Мерзиния, мать её…
Потом подняла взгляд на Леонида. Снаружи стало светло, да и лампочка у них горела. Леонид внезапно осознал, что Лена вовсе не так стара и озлоблена на жизнь, как ему показалось в детском садике, словно бы годы и километры назад… И она улыбалась:
– Спасибо. Теперь мне куда лучше, – она рукавом свободной руки попыталась стереть с лица пот, – И чёрт меня дёрнул нырять в проклятую дыру!.. Прости… Хотела порисоваться! На тренировке я видела, как наши это проделывают. Но… Я же не могла знать, что коробки украли!
Леонид фыркнул, осторожно пытаясь помочь ей, вытирая чумазое лицо остатками неиспользованных полос:
– Да нет… Было здорово! Ты классно летела! Я сразу подумал о футболе! Ох, и вратарь бы из тебя получился!.. – и уже серьёзней, – Ничего, заживёт. Тебе сколько лет?
– Ф-ф-у-у!.. Что за вопрос к даме?! – вот она уже и (может, бессознательно?)кокетничает…
– Балда ты, а не дама. Спрашиваю, как доктор: сколько лет, столько и дней должен лежать гипс! – Леонид старался выглядеть серьёзным.