Месс-менд. Части I и II
Шрифт:
«Ага! — подумал Василов, морщась от запаха старушечьих тел. — Это какая-нибудь религиозная секта. Значит, и в этой стране есть нечто похожее на наших несносных нью-йоркских фарисеев. Проповедник начинает проповедь… Какая скука! Уйду!»
Не успел он это подумать, как старики и старухи раскрыли свои молитвенники, а человек в синей блузе написал на доске мелом… большую букву.
Василов оглянулся по сторонам. Сморщенные лица сияли самым непритворным вниманием, лбы были нахмурены, старые ввалившиеся рты шамкали, а раскрытые перед этими кандидатами в иной мир молитвенники оказались не чем иным, как… азбукой!
Это Василов снести не мог. Он вскочил и выбежал на улицу, он задыхался от изумления.
— Сумасшедший народ! — воскликнул он по-английски. — Учить умирающих азбуке! И они учатся, черт побери, и даже, кажется, с удовольствием учатся!
— Извините меня, сэр, вы — англичанин? — спросил его кто-то по-английски, нагнувшись к самому его уху.
Василов вскинул глаза и увидел высокого, как атлет, крупного человека военной выправки с седыми генеральскими усами и в щегольской форме командира. Он стоял рядом с Василовым на панели, следя за тем, как через площадь стройно проезжали колонны артиллеристов с пушками.
— Да, — машинально ответил Василов, — я турист… Я впервые в этой стране.
— Чему же вы изволили так громко удивиться?
— Я удивился сумасбродству стариков, обучаемых вот в этом доме направо — азбуке.
— О, сэр, это один из способов омолаживания, практикуемый у нас, — ответил с улыбкой командир, — я сам сдал недавно экзамен политической грамоты. И смею вас уверить, я не променяю ни мою артиллерию, ни моих солдат ни на одну армию в мире, до такой степени мне было приятно начать жизнь сначала.
Он приложил два пальца к фуражке, любезно поклонился Василову и сел в мотоциклет.
Изумление смешалось у Василова с завистью. Он проводил глазами кавалерию, гарцуя, проехавшую через площадь, и повернул обратно на Мойка-стрит. У подъезда, где помещалось их общежитие, стояло два человека в военных куртках, оглядывавшихся во все стороны. Один из них был Евгением Барфусом. Другой, высокий, сероглазый, с трубкой в зубах, был Василову незнаком. Оба тотчас же подошли к нему, Барфус взял его под руку, высокий представился:
— Ребров, — и дал знак автомобилю подъехать.
— Товарищ Ребров повезет вас на Путиловский завод, мы вас ждем уже десять минут, — торопливо сказал Барфус, — все нужные объяснения вы получите от него, он — ваш непосредственный начальник.
С этими словами Барфус поднес пальцы к фуражке, сел в мотоциклет и исчез как молния.
Василов поднялся в автомобиль, Ребров вскочил вслед за ним, шофер тронул рычаг, и они отъехали от общежития Василова.
Василов искоса поглядел на своего соседа. Это был стройный мускулистый человек с юношески моложавым лицом, суровыми тонкими губами и утонченной линией подбородка.
«Аристократы еще не вымерли в этой стране рабочих и крестьян, — подумал Василов иронически, — держу пари, что мое начальство — отпрыск каких-нибудь древних поколений, засекавших крепостного мужика».
— Товарищ, — обратился он к нему, — вы, должно быть, и раньше служили на Путиловском заводе?
Ребров вынул трубку изо рта и ответил на хорошем английском языке:
— Вы угадали.
— Где же вы учились на инженера? Должно быть, в Англии?
— Вы опять угадали, — улыбнулся Ребров, — если то, что я делал в Англии, можно назвать «учением на инженера», то я учился в Англии.
Василов думал несколько минут, с какого конца возобновить свой допрос. Но прежде чем он раскрыл рот, Ребров выколотил трубку, быстрым движением спрятал ее в карман, обратил к Василову лицо, так поразившее его своим изяществом и тонкостью, и дружелюбно заговорил:
— Ведь я смазчик Путиловского завода, а отец мой был слесарем на том же заводе. Семнадцати лет меня сослали в Сибирь, я бежал в Англию и кое-чему там научился, работая кочегаром у Паукинса в Бирменгаме. Ребята выбрали меня в директора, ну, мои знания и пригодились немножко.
«Черт побери! — опять подумал Василов, поминая черта чуть ли не в сотый раз за сегодняшний день. — Я не могу понять этой страны, даже если бы тридцать немецких Бедекеров описывали ее на тридцати языках. Я отказываюсь ее понимать!»
Они мчались сейчас по широкому шоссе, окаймленному великолепными липами. Быстроногие пешеходы сновали взад и вперед. Дворцы сменились тенистыми садами с прорытыми в них прудами и каналами, и, наконец, вдалеке, в дымном и как будто закоптелом небе обрисовались гигантские очертания тысячи заводских труб разной длины, ширины и формы. Это был целый лес воздетых к небу оконечностей, похожих на выпяченные губы, выдыхавшие со свистом и хрипом дымное дыхание.
— Это наш фабричный поселок, — заговорил Ребров, указывая туда пальцем, — мы сконцентрировали все наше производство в одно место. Раньше Петроград с четырех сторон был окружен заводами, а сейчас мы перенесли их в эту гористую часть, развив колоссальное единство метода. Взгляните сюда: вы видите три круга, похожих на три этажа?
Василов взглянул, куда показывал Ребров, и увидел странное зрелище: внизу, обрамленный каменной стеной, шел круг первого яруса. Винтообразные лестницы восходили от него в круг второго яруса, тоже обрамленного стеной. Совсем наверху, более легкой, изящной, портативной архитектуры, напоминавшей деревянную, возносился третий круг, увенчанный крыльями ветрянок, площадками для причала аэропланов, воздушной сетью сигнализаций и целым морем красных флагов, мелькавших в этой сети труб и проводов, как алые маки в колосьях пшеницы. Зрелище это, во всей своей головокружительной пестроте и симметрии, сильно захватило Василова.
— Неужели вы зовете это фабричным поселком? — воскликнул он с удивлением.
— Вы не дали мне договорить, — улыбнулся Ребров, — здесь перед вами торжество единого метода хозяйства. Вам придется изучить его, чтоб работать вместе с нами. Взгляните вниз, на первый круг, — он охватывает побережье Невы, массивы финского гранита, торфяные болота — с запада, кусок леса — с востока. Здесь поместилась у нас промышленность добывающая. Вот эти высоты Токсовского хребта, подходящие к нам с границы Финляндии, открывают богатейшие земли минералов, драгоценную древесину, смолу, всевозможные необходимые для нас ископаемые. Гигантская стена вокруг первого яруса служит электроприемником колоссальной электрической энергии с Волховстроя, помогающей взрывать недра и по системе двойного давления передаваемой наверх, во второй ярус. Взгляните теперь повыше, — продолжал Ребров, встав с места и указывая Василову вперед, а другой рукой охватив его плечи, — взгляните туда — это второй круг, там у нас промышленность обрабатывающая. Видите вы дым и блеск от огромных домен, слышите щелканье железных зубьев, визг пил, трескотню колес, жеванье динамо-машин? Там сырье становится материалом, дар природы преобразуется в ткань искусства. А еще выше, поднимите глаза, венцом всего поселка, у нас расположена последняя царица вещи, — промышленность фабричная, делающая из материала фабрикат и выбрасывающая его на тысячи наших воздушных грузоподъемников в город, в порт, в окрестности и на станции железнодорожных магистралей…