Месс-менд. Роман
Шрифт:
– Менд-месс, - запыхавшись, проговорил посыльный.
– Месс-менд, - ответил Ван-Гоп, - это ты, Джонс? Ну что новенького?
– Жена Василова поручила мне купить ей билет на «Амелию». Она, видишь ли, желает ехать самостоятельно. Завтра утром я должен доставить ей билет и документы по адресу ее подруги.
– Ладно, Джонс, делай свое дело. Я все передам Мику. Да смотри, Джонс, не случилось бы чего с Василовым. Поставь своих ребят по всем углам, охраняйте его пуще глаза, покуда не попадет на пароходные мостки. Клади сюда бумаги.
Посыльный Джонс, послюнив карандаш, набросал подробное донесение всего, что случилось с
Товарищ Василов между тем не без досады прочитал записку своей жены. Он знал, что легче найти квадратуру круга, чем совпасть с намерениями своей супруги, а потому махнул рукой и занялся укладкой. Василов был стройный и ловкий человек с бритым лицом, успевшим значительно американизироваться за пятнадцатилетнее пребывание в Америке. Кроме партийной деятельности, он был отличным инженером и ехал теперь на родину с мандатом в кармане и горячим желанием работать на русских заводах и фабриках. Сложив кой-как в чемодан многочисленные тряпки, лиловое платье и ноты Кати Ивановны, он разместил по карманам свои собственные бумаги, сунул туда же полученное только что послание, взял шляпу и отправился покупать себе билет второго класса на пароход «Торпеду», отбывавший через три дня в Европу.
16. ПРИЯТНОЕ ЗНАКОМСТВО
Опустелый подъезд, где разговаривали Джонс и Катя Ивановна, был таковым лишь на первый взгляд. Не успели они разойтись в разные стороны, как из-за вешалки вынырнул невысокий, смуглый человек в костюме с блестящими пуговицами. Он зашел в будку автоматического телефона, назвал неразборчивый номер и, когда его соединили, шепотом сообщил какой-то Нетти, что «ей придется купить себе новую шляпку». Только всего и было сказано, и ровнешенько ничего больше. Неизвестно, в какой связи было это с дальнейшими событиями, но только Катя Ивановна, не дойдя еще до жилища мистрисс Дебошир, почувствовала внезапное желание отдохнуть.
Она оглянулась вокруг и увидела, что неподалеку, в маленьком и пустынном сквере, стоит одинокая скамейка. Дойдя до нее, Катя Ивановна хрустнула пальчиками, откинула голову и зевнула несколько раз с непонятным утомлением. Солнца на небе не было, глаза ее никогда не болели, но тем не менее ей казалось, что перед ней прыгает что-то вроде красного солнечного пятнышка.
– Странно, - сказала себе упрямая дама, - в высшей степени странно. Я хочу спать, хотя я не имею намерения спать. Это мне не нравится.
Через сквер проходил между тем какой-то среднего роста человек, щегольски одетый, задумчивый, можно даже сказать - грустный. Руки его, со слегка опухшими сочленениями, висели безжизненно, глаза были впалые, унылые, тоскующие, как у горького пьяницы, на время принужденного быть трезвым. Под носом стояли редкие кошачьи усы.
Он опустился на скамейку возле нее, глубоко вздохнул и закрыл лицо руками.
Катя Ивановна почувствовала странное сердцебиение.
Незнакомец вздохнул еще раз и прошептал:
– Я не переживу этого. Я не в силах жить. Дайте мне умереть!
– У всех есть горе, - ласково заметила мистрисс Василова, придвинувшись к незнакомцу, - сегодня одно, сэр, а завтра другое. Бывает и так, что оба горя сразу. Надо закалять характер.
– Я не в силах, - глухо донеслось со стороны незнакомца.
– Соберитесь с силами, сэр, и вы перенесете.
– Дайте мне вашу руку, мэм, нежную руку женщины. Влейте в меня бальзам.
Катя Ивановна немедленно сняла фильдекосовую перчатку и протянула свою энергичную руку незнакомцу. Тотчас же электрический ток прошел по всему ее телу, причинив ей головокружение, впрочем, очень приятное. Привыкнув к самоанализу, она подумала с изумлением:
«Я, кажется, влюбляюсь. Это странно. Я влюбляюсь, хотя я не имею намерения влюбиться».
Между тем незнакомец вливал в себя целыми бочками бальзам при посредстве протянутой ему руки. Он прижимался к ней носом, губами и щеками, гладил, водил по глазам, совал себе за пазуху, покалывал жесткими усиками.
– Женщина!
– воскликнул он вдруг проникновенно.
– Будь ангелом! Будь сестрой милосердия. Пожертвуй мне час, два часа, отгони от меня демона самоубийства.
Как это так случилось, но Катя Ивановна не смогла бы отказать ему решительно ни в чем. Она подумала, что отлично попадет к мистрисс Дебошир, и в четыре часа дня встала со скамейки, приняла предложенную руку, а другой рукой вознесла свой зонтик над страдающим незнакомцем.
– В минуту скорби, - поучала она его твердым, хотя и ласковым голосом, - самое важное, дорогой сэр, это орнаментировка на общество. Когда вы орнаментируетесь, сэр, на общество, вы убеждаетесь, что, кроме вас, есть другие люди, большое количество других людей, со своими собственными горестями и радостями. Это успокаивает и расширяет горизонт.
– Вы правы, - глухо прошептал незнакомец, - идемте прямо туда, где есть общество. Сядем на пароход и поедем в Борневильский лес.
Мистрисс Василова никогда не была в Борневильском лесу и не знала, есть ли там общество. Тем не менее ей очень польстило, что слова производят на несчастного человека решительное впечатление.
Они сели на пароход и мирно проехали две остановки, миновав Нью-Йорк и отплыв довольно-таки далеко в сторону Светона. Во время пути Катя Ивановна вела беседу на общеобразовательные темы, как то: кто живет в воде и на суше, бывают ли у рыбы крылья, а у птиц плавники, кто изобрел паровое отопление и почему дома с паровым отоплением не двигаются, а пароходы двигаются. Два-три раза ей пришлось остановить незнакомца в его намерении броситься через борт и кончить жизнь самоубийством.
Наконец, на третьей остановке они сошли с парохода на землю. Место было довольно пустынное. Здесь начинались Рокфеллеровские рудники, поросшие тощим кустарником, скалы и небольшой лес, мрачный и неприятным, так как он был из осины и можжевельника.
Мистрисс Василова вздрогнула:
– Куда вы ведете меня?
– прошептала она с тревогой, когда незнакомец потащил ее прямо в этот лес, носивший гордое наименование «Борневильского».
– Что вы хотите от меня, дорогой сэр? Здесь нет общества, здесь нет даже людей.
Но приятный попутчик Кати Ивановны преобразился, тусклые глаза его оживились, худое тело напружилось, мускулы сделались стальными. Он пристально глядел на нее и тащил за собой в лес, не отвечая на вопросы. Странная слабость овладела мистрисс Василовой. Руки и ноги ее налились тяжестью, во рту было горько, в голове стоял непонятный туман. Она уже не помнила ничего, кроме необходимости дойти до леса, и, кой-как дотащившись до первой осины, поникла всем телом на кочку.