Месс-менд. Роман
Шрифт:
Несмотря на этот поток благоразумных мыслей, Артур Рокфеллер чувствовал себя далеко не спокойно. В продолжение всего путешествия он много раз пытался вступить в сношение с таинственными людьми, управлявшими его судьбой. Он несколько раз в день спрашивал капитана Грегуара, но ни капитан, ни фашисты не подавали никаких признаков жизни. Его предоставили самому себе.
Шторм утих, «Торпеда» медленно вошла в Финский залив, оставив почти всех путешественников в Гамбурге и Штеттине.
Мнимый Василов стоял на палубе парохода, нервно разглядывая в бинокль наплывающие
Штурман Ковальковский бегал по палубе с сердитым лицом. Черт побери эту страну! Очень нужно ехать в порт, где вы не найдете ни одного порядочного человека и где во главе государства стоят рабочие.
Между тем в топке, в машинном отделении, в кухне, в рулевой будке тоже царило возбуждение, и чем дальше подвигался пароход, тем оно становилось сильнее и сильнее.
– Да уж я вам доложу, братцы, - ораторствовал Ксаверий, бледный от волнения, - вот мы с вами тут сидим, обливаемся седьмым потом, и эта собака штурман, не говоря уже о рыжем, может дать вам кулаком в зубы, а там, ребята, ого-го-го! Там наш брат - первый человек. Там сам адмирал из простых матросов и ходит себе в обнимку с кочегаром, вот оно как!..
– А на заводах-то рабочие - директорами!
– вырвалось у португальца Пичегры сквозь стиснутые зубы.
– Работать, сволочь! Я вас!
– завизжал сверху голос Ковальковского.
– И чтоб ни один из вас носу не казал на берег, поняли?
Матросы, ворча, разбрелись по своим местам.
Кронштадт. Безлюдный рейд прошел перед биноклем Артура (будем называть его отныне Василовым). «Торпеда» подвигалась и подвигалась. В туманном северном небе, как призраки, высились далекие башни, пики и купола Петрограда.
Вот они стали. Сброшен трап. Штурман Ковальковский со злобным лицом указывает Василову на выход. Пароход кажется мертвым, нигде ни живои души. Но когда Василов, с чемоданом в руке, спустился вниз в обществе красивого русского красноармейца и двух таможенников, матросы «Торпеды» не вытерпели: они высыпали гурьбой на палубу, с Ксаверием во главе, и заорали все, сколько их было, - американцы, немцы, итальянцы, португальцы, французы, абиссинцы, англичане, швейцарцы, ямайцы:
– Ура! All`right, русские товарищи!
– Здорово, ребята!
– крикнул красноармеец, обернувшись.
– Кланяйтесь американским рабочим.
Обе стороны почувствовали прилив энтузиазма, хотя слова, произнесенные ими, были не понятны и той и другой. Штурман Ковальковский, как лев из засады, прыгнул в гущу своих матросов.
Тем временем к Василову подошло несколько молодых людей в военной форме, поздоровавшихся с ним на чистом английском языке и отрекомендовавшихся ему как его будущие партийные товарищи. Один из них вежливо вывел кого-то из-за сваленных в кучу бочонков и сказал:
– Ваша жена дожидается вас с утра, товарищ Василов.
Несчастный Василов вздрогнул, похолодел, поднял глаза и…
29. ЯНКИ В ПЕТРОГРАДЕ
Вместо вздорной и упрямой женщины, преисполненной всех пороков, перед Василовым стояла красавица. Она взглянула на него, запнулась и протянула ему ледяные пальчики.
Люди в военных фуражках довели их до автомобиля, усадили, один вскочил рядом с шофером, другие приветственно подняли руки, и автомобиль помчался по Петрограду.
Василов растерянно наблюдал за своей женой. Он с наслаждением уцепился бы мыслью за какой-нибудь из ее изъянов, чтобы расшевелить свою ненависть. Но Катя Ивановна была возмутительно хороша собой, возмутительно совершенна. Каждое движение ее было полно грации, голос походил на мурлыканье флейты; она не говорила и не делала ничего неуместного, ничего такого, что оправдало бы его презрение.
Между тем вокруг них летели величественные улицы Петрограда. Они ничуть не походили на фотографии в уличных нью-йоркских листках. Дома-дворцы стояли рядами, отражаясь в зеленой воде каналов. Тысячи автомобилей и мотоциклетов сновали взад и вперед, по каналам бежали моторные лодочки, магазины были открыты, витрины полны товаров, и пешеходы сновали мимо них с ужасающей быстротой. Не успели Василов с женой отвести глаза друг от друга, как уже заметили эту несообразность, и оба воскликнули, обращаясь к своему спутнику:
– Дорогой сэр… то есть товарищ!
Человек в военной куртке весело улыбнулся:
– Меня зовут Евгений Барфус, я профессор шагистики нашего Первого университета практической экономии.
– Товарищ Барфус, почему эти люди так быстро шагают?
– Вопрос по моей специальности!
– ответил Барфус.
– Мы бы давно погибли, дорогие товарищи, если бы не пустили в ход несколько изобретений. Видите вы там это красное здание?
Они проносились сейчас по обширной площади, на которой возвышалось, окруженное великолепной колоннадой, огромное красное здание. Василов с женой посмотрели, куда им указал спутник.
– Это Университет практической экономии, - продолжал Барфус, - здесь мы учим целые кадры людей, как возродить нашу страну без помощи иностранного капитала, без техники, денег, нужного материала, срочно, в боевом порядке. Мы воспользовались для этого теорией относительности Эйнштейна.
– Но каким же образом?
– воскликнул изумленный Василов.
– Путем ее дополнения. Мы установили теснейшее взаимоотношение между избыванием времени и пространства. Мы открыли его цифровой закон. Мы создали циркуль, отмечающий угол времени, - измерительный прибор для движения в пространстве. Это дало нам возможность колоссально экономить время и силы и ускорить темпы во всех областях.
Не успел Василов как следует сообразить, что за странное изобретение делает петроградцев быстроногими, как внимание его остановилось на другом. Они мчались сейчас по гранитному берегу бурной Мойки, катившей свои волны через весь город. Справа и слева от нее высились странные пирамиды, украшенные наверху огромными фарфоровыми чашками, что делало их похожими на подсвечники. От пирамидок над всем городом протягивалась сеть бесконечных проволок.
– Что это такое?
– вырвалось у Василова.