Мессалина. Трагедия императрицы
Шрифт:
— Так это неправда?
— Эта тайна дорогого стоит, — погладил по спине молодую женщину префект, любуясь, как поблескивает на ее волосах модный в то время золотой порошок. — Здесь я тебе не отвечу на этот вопрос. Слишком много ушей. Могу лишь посоветовать не верить всем сплетням, которые Порция тебе приносит с рынка.
— Какая же обстановка развяжет язык префекту претория? — вкрадчиво поинтересовалась Мессалина, осторожно покусывая ухо мужчины.
— Как насчет твоей спальни?
— А если тебя хватится принцепс?
Макрон задумчиво посмотрел на Калигулу, который, покачиваясь во все стороны, поднялся с ложа, давая понять, что пиршество подошло к концу. С одной стороны его подхватила Друзилла, с другой — ее подвыпивший супруг. Но Лепид явно переоценил свои силы и, не удержавшись, рухнул к ногам Калигулы. Навалившийся на хрупкую сестру принцепс зло пнул ногой обмякшее тело зятя и мутными глазами огляделся в поисках своего префекта. Перед его глазами раскинулся пиршественный зал, где на ложах в разных, весьма нескромных позах развалились гости, позабывшие, что находятся не в собственных спальнях, а в гостях у самого принцепса и его божественной сестры. Конечно, здесь были и те, у кого отход от скромных дедовских обычаев вызывал ужас, но даже этим людям приходилось изображать разнузданное поведение, чтобы не навлечь на себя императорский гнев.
— Прости, дорогуша, мне пора, — поцеловал Макрон молодую женщину и одним движением поднялся с ложа, оправляя одежду. — Но если хочешь узнать много интересного, не запирай двери. Возможно, я зайду к тебе попозже выпить фалернского.
Закончив приводить туалет в порядок, он подмигнул приятельнице и решительно направился к императору. Но перед тем как сделать первый шаг, он успел повернуться к Мессалине и добавить:
— Забыл сказать: если застану у тебя мужчину — отрежу у него яйца. Так и передай очередному своему любовнику, кем бы он ни был. Сегодня ты моя.
Потянувшись, Мессалина посмотрела в спину торопившегося к своему императору Макрона и тоже поднялась с ложа. По правилам дворцового этикета, как только принцепс покинет зал, его гости могут разойтись по домам, а ей особенно следовало поторопиться. Кто знает, сколько времени Макрон проведет с Калигулой? Сегодня ночью к ней должен был впервые заглянуть Мнестер, и было бы большой глупостью позволить им встретиться под ее крышей. Пусть Поппея считает, что она победила в борьбе за сердце и другие органы великого актера. Во-первых, еще не вечер, а во-вторых, она еще успеет поквитаться с женой Сципиона. Она еще не знает, с кем связалась!
Давно канули в Лету времена, когда юная Мессалина думала, что стоит ей только появиться перед принцепсом, и мир будет у ее ног. Глупо было верить словам Гая Цезаря, сказанным в садах Мецената, что он никогда ее не забудет. Прошло совсем немного времени после их разговора, а он уже успел жениться на Юнии Клавдилле. Мессалина прекрасно помнила, как у нее от отчаяния чуть не помутился разум, и Макрону с Лепидой стоило больших усилий успокоить ее оскорбленное самолюбие.
Макрон прав: надо затаиться и ждать своего часа, как хищник караулит свою добычу. Ждать и верить, невзирая на накатывавшиеся волны отчаяния, уходящие годы и страх надвигающегося одиночества. Ей было уже восемнадцать — не так мало по меркам Рима, и мать очень настоятельно советовала дочери прекратить гоняться за мечтой и обратить внимание на какого-нибудь из вздыхателей, круг которых редел с каждым годом.
Разумеется, Лепида была права, и Мессалина дала себе еще год, после чего с мечтой о несбыточном будет покончено, тем более что среди трех возможных кандидатов на ее руку и сердце, принадлежавших к правящему семейству, не было ни одного нормального, с которым ей бы хотелось связать свою жизнь. Калигула с каждым днем становился все более непредсказуемым, а юного Гемелла и придурковатого Клавдия она вообще не рассматривала как серьезных кандидатов в супруги. Первый еще не надел мужскую тогу, а второй исполнял при своем племяннике роль жалкого шута, и гордой римлянке казалась дикой сама мысль стать его супругой.
Макрон в эту ночь был молчаливее обычного и часто хмурился, глядя куда-то в пространство сквозь разрисованную цветами стену. Не помогли ни жаркие ласки Мессалины, ни кубки с почти неразбавленным вином. Наконец избалованной мужским вниманием девушке надоело попусту растрачивать свои таланты, и она обиженно надула хорошенькие губки.
— Что-то не так? — откатившись на край постели, холодно поинтересовалась она, закутываясь в тонкое покрывало. — Или мой мужчина растерял свой пыл?
Вздрогнув, Макрон посмотрел на нее невидящими глазами:
— Что?
— Я спросила, может, мы ляжем спать, как добропорядочные супруги, поженившиеся еще во времена Юлия Цезаря? У меня уже руки болят от усилий придать твоему центуриону боевой настрой. Что происходит?
— Извини, девочка, — вернулся на землю Макрон, тряхнув седеющей головой. — Что-то нехорошее происходит во дворце. Ты не заметила, какой печальной и бледной была Друзилла? С тех пор как на Палатине появилась Цезония, прилипшая к императорской сестре, как грязь к сапогам легионера, она стала какая-то грустная. Все время молчит. Может, ее опоили чем-нибудь? Не нравится мне ее новая приятельница. Взгляд у нее нехороший, словно прикидывает, как бы тебя поскорее отправить на тот свет.
— Ты боишься слабой женщины? — изумленно подняла брови Мессалина, вновь откидывая покрывало и изгибаясь в любовном томлении.
— Именно женщин я и боюсь, — вздохнул старый солдат, укладывая под себя красавицу. — От вас вся погибель. Попомни мое слово.
Но Мессалине было уже не до философских споров. Ласково проведя нежной ладонью по суровому мужскому лицу, она стерла с него остатки печали и, приподняв голову, впилась в его губы таким страстным поцелуем, что Макрон, застонав, забыл обо всем на свете, кроме влажного женского тела, которому он был хозяин на эту ночь.
Занятая своими делами Мессалина несколько дней не выходила из дома, собираясь на разрекламированные гладиаторские бои. Предполагалось, что это будет нечто феерическое: Гай Цезарь не жалел денег на развлечение римской черни, и та платила ему своей любовью.
Да и как было не любить молодого принцепса, если он раздал народу все деньги, завещанные для этих целей его прабабкой Ливией и присвоенные Тиберием, устраивал фантастические по своей роскоши зрелища и чуть ли не собирался возродить республику! Другое дело, что патрицианская верхушка Рима, эти зажравшиеся сенаторы не дали свершиться благому делу — так чего же они теперь жалуются, что Гай Цезарь бывает с ними жесток! Чего заслужили, то и получили! Аве, Цезарь! И римская чернь с удовольствием наблюдала, как любимый принцепс расправляется с патрициями и всадниками Рима.