Мессалина. Трагедия императрицы
Шрифт:
Повинуясь императорскому зову, из-за занавеси, прихрамывая, вышел Клавдий, привычно втянув голову в плечи. На девушку он старался не смотреть, но Калигула вскочил с постели и, подбежав к Мессалине, схватил ее за талию, развернув так, чтобы Клавдий одним взглядом мог окинуть все ее прелести.
— Смотри, какую я тебе невесту нашел, старый дурак, и помни мою доброту! Переспала, правда, с половиной Рима, зато у девки хороший вкус. Ты еще хочешь стать моей, а, Мессалина? Помню, как ты бегала за мной по садам Мецената, мечтая, чтобы я тебя трахнул. Только не ври мне, я этого не потерплю! Хотела ведь? Скажи, хотела?
Только самоубийца стал бы сейчас спорить с Калигулой, и она покорно опустила глаза:
— Хотела, цезарь.
— То-то же! Гляди, Клавдий, от сердца отрываю красотку. А уж в постели она просто чудо, сам проверил! Или ты уже не так хороша, а, Мессалина? Дай-ка я сначала оценю твои таланты. Не могу же я любимому дядюшке подсунуть лежалый товар.
С этими словами он подтащил девушку к постели и, швырнув лицом в роскошный мех, быстро овладел ею. В костюме Венеры он смотрелся страшной пародией на богиню — безумно вытаращенные глаза, сбившийся на сторону парик и сильные мужские руки придавали ему фантастический вид, и казалось невозможным, чтобы богиня не покарала его за такое святотатство. Зрелище происходящего было столь странным и извращенным, что замерший Клавдий не мог отвести глаз от совокуплявшихся на постели фигур и тихо икал от страха, забыв вытереть вечно текущие сопли. В жуткой тишине раздавались только хлюпающие звуки, тяжелое мужское дыхание и громкое икание.
Наконец, все закончилось, и Калигула, скатившись с девушки, раскинулся на постели, не пытаясь даже одернуть юбку своей туники, а Мессалина так и осталась лежать лицом вниз, моля богов, чтобы они дали ей умереть. Боль была не так страшна, хотя Калигула специально старался причинить ей страдание, — некоторые из ее любовников тоже не отличались нежностью. Но растоптанная гордость римлянки была страшнее во сто крат. Гай Цезарь и раньше не был хорошим любовником, а теперь стал просто ужасен. А тут еще и Клавдий…
— Ну что, дядюшка, возьмешь девку в жены? Ей, конечно, далеко до моей Цезонии, но для такой рохли, как ты, она в самый раз. Видно, все свое умение подрастеряла. Или ты специально трупом лежала, чтобы меня позлить? — Он с размаху громко шлепнул Мессалину по ягодицам, отчего на коже тут же появился красный отпечаток его ладони.
— Но я не знаю, захочет ли Мессалина… — заблеял Клавдий, тряся головой.
— Да или нет? — грозно сдвинул Калигула брови.
— Да, конечно, да! — поспешно согласился новоиспеченный жених, опасливо косясь на своего разошедшегося племянника.
— То-то же, — сменил гнев на милость Гай Цезарь. — А теперь пошел прочь, я хочу еще немного порезвиться с нашей красавицей. Ты с ней еще успеешь покувыркаться, а мне надо поторопиться. Не могу же я осквернить твою супружескую постель.
И довольный убогой шуткой, он залился громким лающим смехом. Клавдия не надо было просить дважды — в мгновение ока его шаркающие шаги затихли в дворцовых коридорах.
— Ну что, красавица, порезвимся? — повернулся Калигула к Мессалине. — Или вот что, я сейчас позову Цезонию, и она покажет тебе, как надо ублажать мужчину. Неужели Макрон ничему тебя не научил? А ведь он в лупанарах такое выделывал, что его обитательницы потом по три дня ходить не могли.
Мысль о том, чтобы залучить в постель сразу двух женщин, искусных в любви, привела Калигулу в хорошее расположение духа и, вытерев пот с лица сорванным с головы париком, он крикнул стоящему на посту преторианцу, чтобы тот нашел Цезонию. Судя по тому, с какой скоростью она появилась в круге света, женщина стояла поблизости, и если не видела, что происходило за тонкими занавесями, то уж точно все слышала.
Быстро оглядев мизансцену, она подошла к Калигуле, призывно качая бедрами, и прижала его лицо к своему лону:
— Доминус звал свою рабу? Что ты хочешь, чтобы я сделала? Хочешь, я буду твоей госпожой? Или ты предпочитаешь, чтобы я превратилась в менаду? Ты только скажи, и я буду такой, как ты пожелаешь.
— Вот как надо разговаривать с мужчиной, — хохотнул Калигула, больно ущипнув Мессалину за многострадальную ягодицу. — Смотри и учись, еще пригодится… Знаешь, дорогая (это уже к Цезонии), я только что сосватал нашу гостью Клавдию. Этот старый шут чуть не обделался от радости, а Мессалина заполучит, наконец, себе в супруги мужчину из императорского рода Юлиев-Клавдиев. Ты счастлива, Мессалина? Это ведь мечта твоего детства, хватайся за нее обеими руками. Что-то не слышу слов благодарности!
— Только потому, что новость была слишком неожиданной. — Собравшись с силами, Мессалина подняла голову и улыбнулась своему мучителю обольстительнейшей из улыбок. Ублажать Калигулу было омерзительно до тошноты, но это был вызов, и разве могла она уступить пальму первенства какой-то Цезонии?
Медленно облизнув губы, она по-кошачьи стала подползать к мужчине, который смотрел на нее с презрительной усмешкой.
Мессалина покинула Палатин на исходе четвертой стражи. К этому времени она успела не то чтобы подружиться с Цезонией — на это не было ни времени, ни сил, ни желания, — но хотя бы убедить ее в том, что не представляет для нее угрозы. Наконец уставший Калигула заснул, и она смогла уйти домой с молчаливого согласия своей ночной подруги.
Бредя в серой неопределенности предрассветного утра, она гадала, что произошло этой ночью? Неужели Калигула говорил серьезно, и Клавдий станет ее мужем? Робкий, вечно сопливый Клавдий, о котором даже его родная мать отзывалась с полным пренебрежением и, желая кого-нибудь унизить, заявляла, что этот человек глупее даже ее сына. Неужели все, что ее ждет, это участь жены хромоногого императорского шута? Какой ужас! Лучше покончить с собой, чем позволять окружению принцепса оттачивать на себе ядовитые языки или краснеть за вечно пришибленного мужа, не умеющего вести себя в приличном обществе! Всем известно, что во время застолья он не стесняется пускать газы, портя всем аппетит!
Но если посмотреть с другой стороны, то чем он хуже других претендентов на ее руку и богатое приданое?
В атриуме ее встретила суровая Лепида, не сомкнувшая всю ночь глаз. При виде измученной дочери она молча взяла ее за руку и, приказав Порции налить полную ванну теплой воды, повела Мессалину смывать с себя ночную грязь.
Подставляя тело под губку, которой терла ее тело Порция, молодая патрицианка пыталась смириться с мыслью, что она, дочь достойных родителей, ничем не отличается от обычной жрицы любви, которую всегда может затребовать богатый клиент. Мысль, конечно, мерзкая, но это суровая реальность, с которой придется смириться. Не убивать же ей Калигулу! Политические перевороты — дело мужчин, а не хрупких женщин.