Мессия очищает диск
Шрифт:
«Не опирайтесь на слова и знаки! – гласила местная мудрость. – Опирайтесь на собственное сердце!»
К кому в большей степени были применимы эти слова, как не к моему мальчику, никогда в своей жизни не опиравшемуся ни на какие знаки?! А сердце… я и не знал до сего мгновения, какое место в сердце этого несчастного мальчишки занимают два случайных человека.
Змееныш… и я.
Вернее, я и Змееныш; хотя бы в хронологическом порядке.
И когда сердце это вдруг распахнулось шире Лабиринта Манекенов, когда тело перестало существовать, а душа забыла человеческие имена, которыми ее награждали на всех перекрестках Бытия; когда горы неожиданно стали горами, моря – морями, а быть или не быть –
Короче, я прозевал момент, когда у моего мальчика случилось Просветление.
«Поймал У», – как говаривали здесь.
Я не возьмусь описывать это словами; но мне больше нечем описывать. Сжавшись в комок, я сидел внутри смеющегося Бога, и хохот этот заставлял вспыхивать и гаснуть солнца, каждое из которых было не больше светляка, и мы были всем, а все – ничем. Масло лилось на кипящее море, и вот: волны больше не ревут, пена не рвется клочьями, брызги не хлещут ошалевших чаек… гладкое блестящее зеркало от одной ладони до другой, и мириады отражений вольно гуляют по его поверхности, никак не нарушая величественного спокойствия. «Увижу светлую голову, – кричал кто-то из витой ракушки, похожей на лоб единорога, – буду бить по светлой; увижу темную – буду бить по темной»! Ослепшее «Великое сомнение», спотыкаясь, брело по заброшенному пляжу, держась за плечо «Великой смерти», которая на ходу сбрасывала одежды, превращаясь в «Великое пробуждение». А «Великая радость» махала издали рукой, держащей кувшин с розовой настойкой; и крабы, косолапя, сбегались на запах. Это мудрое безумие! Обезумевшая мудрость! Вздох предсмертный, так внезапно превращающийся в хохот! Патриархи Второго собора в Вайшали, случившемся через век после смерти Будды, пели на разные голоса: «Все, что согласно с существующей нравственностью и духом учения Будды, должно быть признано уставным – неважно, существовало ли то с давних времен, существует ли в настоящее время или явится после!» И мухи с птицами вторили этим словам; и ад следовал за ними. «А все, что не согласно, хотя бы то существовало прежде, существует в настоящее время или явится после – должно быть навсегда отвергнуто и не считаться учением Будды!» Добро и зло бродили в обнимку по бамбуковой роще, любуясь водопадами вдалеке, и ветер доносил к ним утреннюю прохладу. Лев и агнец лежали рядом, потом лев съел агнца и ушел, а проходивший мимо путник в рваной телогрейке представил себе, что было бы, случись все наоборот, – после скорбно покачал головой и пошел себе дальше…
Нет.
Я не буду описывать это словами.
Это все произнес не я.
…Когда все закончилось, мы стояли в совершенно неизвестной нам части Лабиринта Манекенов.
Перед нами была открытая дверь.
Там, внутри, слабо освещенные пыльным лучом, проникающим откуда-то сверху, сидели маленькие люди.
Недвижно.
Повинуясь неслышному приказу, мы, я и мой мальчик, вошли в комнату и остановились перед вереницей сидящих.
Перед строем мумий.
Да, это были мумии; ссохшиеся, втрое уменьшившиеся тела, каждое в привычной позиции – ноги скрещены, спина прямая, взгляд строго перед собой – и у любого из хозяев этой страшной комнаты была обрита голова.
Монахи.
Я пригляделся.
Нет.
Ни у кого на предплечьях не было выжженных знаков тигра и дракона.
Дальше всех от входа сидел большой, плотный – даже после смерти – человек с ломкой черной бородищей и серьгой в левом ухе.
Свиток с изображением этого человека висел в Зале Закона.
Первым сидел Пути Дамо, Бодхидхарма, Святой-в-одной-сандалии; слава и гордость Шаолиня.
У мумии рядом с ним не хватало руки.
Хуэй-кэ, второй патриарх, по слухам отсекший себе руку в стремлении доказать преданность Учению.
Мы стояли и смотрели друг на друга.
Часть пятая
Дорога на Бэйцзин
Отвага начинает, сила решает, дух завершает.
Глава девятая
1
Как обычно, судья не сразу очнулся, c трудом понимая, где он. Но знакомая кровать под балдахином говорила сама за себя, и выездной следователь со вздохом стал выбираться из постели.
Ночь службы в Преисподней закончилась. Начинался день службы в мире Желтой пыли, как выразился бы его друг Лань.
При воспоминании о даосе легкое беспокойство коснулось судьи Бао: чародей-отшельник в очередной раз исчез, никого не предупредив, и если раньше судья при подобном известии лишь пожал бы плечами, то сейчас…
«Поработайте с мое в Преисподней, – нахмурился выездной следователь, – и мигом разучитесь плечами пожимать!»
Уже восемь ночей судья Бао добросовестно исполнял возложенные на него обязанности в аду Фэньду: регулярно обходил местные канцелярии и следил, не появятся ли где злокозненные руки. Поначалу от усердия руки мерещились чуть ли не на каждом стеллаже, и трижды выездной следователь едва не поднял напрасную тревогу. «То-то конфуз бы случился!» – расстроенно думал судья, уже привычно просачиваясь сквозь стены и отвечая на приветствия очередных демонов-канцеляристов.
На вторую ночь судья в самом деле увидел шаловливые конечности – и мигом кликнул ближайшего чиновника. Пропажу свитков предотвратить не удалось, но судья с адским работником – пузатым бесом на тоненьких ножках, заискивающе щерившимся зубастой пастью, – успели записать, какие именно свитки утащили «тигро-драконьи» руки. Вскоре, когда свитки обнаружились на соседней полке, из них были немедленно удалены все изменения, внесенные туда за время отсутствия бумаг.
Судья Бао остался вполне удовлетворен результатом своих обходов, и проклятые руки перестали мерещиться ему за каждой полкой.
Теперь высокоуважаемого сянъигуна узнавали в любой канцелярии. С ним почтительно здоровались даже грозные буланы, в том числе и те, кто был рангом повыше, – судья не раз слышал за спиной шепоток: «Наконец-то! Солнечный чиновник – это вам, господа мои, не цзинь [50] изюма! Этот порядок наведет! От него не скроешься…»
Разумеется, подобные разговоры льстили самолюбию судьи, но он отнюдь не переоценивал своих заслуг, а потому не почил на розовых лепестках, продолжая методично обходить территорию Фэньду, и через пару дней снова засек зловредные руки.
50
Цзинь – мера веса, 0,597 кг.
На этот раз, справедливо решив, что заслужил перерыв, судья Бао позволил себе небольшую пешую прогулку по аду в порядке ознакомления. Первый страх прошел, и на смену ему явилось любопытство, не раз помогавшее судье в работе, но столь же часто доставлявшее немалые неприятности.
И все же Бао решил рискнуть.
Поначалу все шло тихо-мирно, и расхрабрившийся судья не без некоторой дрожи углубился в темный тоннель, ведший в сторону дворца Сэньло. «В случае чего ноги в руки – и мигом окажусь в канцелярии тигроглавого!» – успокаивал себя выездной следователь, то и дело проверяя наличие на поясе спасительной таблички.