Мессия очищает диск
Шрифт:
И Змееныш ни на миг не сомневался: угуй опиумокурильни и отброс общества, Немой Братец скорее даст расчленить себя на семьдесят семь частей, чем сознается в своем знакомстве с лазутчиком.
Даже если знать, что немым Братец был только по прозвищу.
– Вечером я буду вынужден покинуть Нинго и отправиться в Северную Столицу, – устало сказал Змееныш Цай.
Притворяться было ни к чему, и судья Бао в очередной раз поразился: только что перед ним сидел невинный отрок-монах с юношеским пушком на щеках – и вот уже за чашкой чая тянется ровесник высокоуважаемого сянъигуна, измотанный до предела и держащийся лишь
– Один? – спросил судья, не спрашивая: «Почему?»
Понимал: значит, надо.
– С преподобным Банем, – ответил Змееныш. – Я был отослан из обители по просьбе последнего, в качестве его сопровождающего.
И все трое надолго замолчали, прихлебывая крутозаваренный, слегка терпкий чай.
– Что ты сумел узнать? – спросил судья Бао.
– Немного, – отозвался Змееныш. – Я узнал, что на первых порах у монахов Шаолиня отбирают то, что мы зовем нравственностью или обыденной моралью «ли». Я узнал, что затем у иноков обители близ горы Сун отбирают обыденное сознание, которое странный малыш-инок назвал неизвестным мне словом «логика». Взамен обыденных морали и сознания им дают способность жить не раздумывая, бить не промахиваясь, умение играть на железной флейте без отверстий и надежду на грядущее прозрение.
– Это все? – спросил даос.
– Это все, что я узнал. Впрочем, нет, не все. Еще я узнал, что уродливый монастырский повар пишет на деревянном диске иероглифы «цзин» и «жань» (судью Бао передернуло), а также ходит в Лабиринте Манекенов как у себя дома. Следом за поваром Фэном идет ребенок в рясе по прозвищу Маленький Архат. Теперь – все. Смею ли я спросить: что узнали вы, достойный сянъигун?
– Я узнал, что в канцелярии Владыки Темного Приказа шарят невидимые демонам руки с уже знакомым нам клеймом, – невесело улыбнулся судья Бао.
– Это все? – спросил лазутчик, понимая, что сегодня можно спрашивать без церемоний.
– Нет, не все. Я узнал, что этими руками можно предупреждать неслучившееся. И что Сын Неба Юн Лэ, да продлятся его годы вечно… похоже, вскоре у нас будет новый император. Возможно, именно поэтому преподобный Бань отправляется в Северную Столицу. Теперь – все.
И все трое опять замолчали.
Судья Бао думал: стоит ли ему немедленно воспользоваться подвернувшейся возможностью и послать со Змеенышем в Столицу доклад о происходящем. Риск огромен, в первую голову для самого лазутчика, но если правильно составленный доклад попадет в руки… нет, на высочайшие руки достойный сянъигун и не рассчитывал! Просто бывший однокашник судьи Бао, преуспевший по службе, славился близостью к первому министру двора. Ума бывшему однокашнику было не занимать (не зря ж письмо прислал!), сообразительности – тоже; а старые приятельские отношения могли весьма поспособствовать правильному движению доклада. Все большую силу забирает в Поднебесной тайная служба монахов с клеймеными руками, а ни одна повозка не сможет долго ехать, если одно колесо у нее гораздо объемистей прочих. Опять же: если Сын Неба и впрямь болен…
Железная Шапка думал: иногда судьбы мира зависят от таких ничтожных мелочей, что впору усомниться в правоте Безначального Дао, которое, как известно, не торопится, но всюду успевает. Интересно все же: что на этот раз скажет даосу, ввязавшемуся в суету сует, его учитель, небожитель Пэнлая, и не осердится ли за самовольство? И плохо ли то, что при виде двух измученных людей – судьи Бао и вот этого лазутчика – сердце даоса преисполняется скорбью и негодованием на жестокость бытия; а это уж вовсе недостойно бедного отшельника, собирающегося выплавить киноварную пилюлю бессмертия! Или все-таки достойно?
Змееныш Цай не думал ни о чем. Он просто наслаждался редкой для него минутой отдыха, поскольку знал: прикажет судья Бао нести в Столицу весточку от высокоуважаемого сянъигуна, и надо будет нести.
Нести, а потом возвращаться, ибо лазутчики жизни – это те, кто возвращается.
4
– Где ты был?! – в сотый раз вопрошал преподобный Бань, кусая тонкие губы.
Угловатое лицо монаха напоминало сейчас лики архатов, искушаемых Властелином Иллюзий, князем Марой: бесстрастность боролась со страстями, и последние в данном случае побеждали.
– В чертогах, – честно отвечал Змееныш, не забывая кланяться. – В чертогах этих… как их?.. Желтых Источников. У Хозяина Золотой Звезды, господина Тайбо.
– В гостях? – не выдерживал Бань. – Чай пили?! Из фарфоровых чашек?!
– Воистину, все вам ведомо, наставник! – восторгался Змееныш проницательностью своего спутника. – В гостях и именно из фарфоровых чашек, хоть и трижды недостоин я оказанной мне чести! Но был введен безусым небожителем в чертог из белого нефрита, под чудесные напевы флейт и свирелей, после чего облачен лотосоглазыми девами в одеяния из лазоревых перьев и препровожден к господину Тайбо!
– Ну и как он выглядел, этот твой Тайбо? – не унимался дотошный Бань.
Видимо, он плохо представлял своего спутника в одеяниях из лазоревых перьев.
Расцветка не нравилась, что ли?
– О-о! – Змееныш закатил глаза и причмокнул. – Вид его был во всем подобен символу счастья! Шляпа господина Тайбо, изготовленная в форме венчика цветов сафлора, была украшена пластинами из полированной яшмы, одежда несказанной прелести подвязана желтым шнуром, на ногах красовались пурпурные туфли с загнутыми носками; а в руках господин Тайбо держал всемогущий жезл-жуи как знак того, что способен в мгновение ока достигнуть восьми сторон света.
– И многоцветные облака сопровождали небожителя, – обрывал затянувшееся описание преподобный Бань.
– Воистину, наставник, память ваша безгранична! Именно многоцветные облака и именно сопровождали! А потом господин Тайбо поведал мне, ничтожному, что в позапрошлой жизни был я одним из особо доверенных его слуг-любимцев, но разбил опрометчиво обожаемую вазу господина и был за сей проступок вынужден две жизни прожить среди смертных.
Змееныш помолчал, грустно глядя в пол.
– Вот и живу, – подытожил он.
Монах только руками развел, глядя на это олицетворение скорби.
– Что еще говорил тебе господин Тайбо? – спросил преподобный Бань после некоторой паузы.
– Что если буду жить достойно, радуя его сердце и печень, то в этой жизни доживу до девяноста девяти лет, постигая учение Будды Шакьямуни. А если огорчу Хозяина Золотой Звезды – то он станет лично укорачивать нить моей судьбы, отрезая по десятилетию за раз! Я уж и молил, и на колени падал – ни в какую! Говорит: не скажу тебе, чем именно ты можешь меня огорчить, а просто стану наблюдать! И как огорчусь – сразу хвать бронзовые ножницы!..