Мессия
Шрифт:
— Но ведь чтобы Мессия работал, нам нужно его как можно выгоднее продать, разве нет, — вопросом на вопрос ответил мистер Скизи. — Вы же сами говорили, что намерены сделать с ним несколько своих передач. Что, скажете, что не печетесь о рейтинге и о своей популярности, Кевин?
— Тут другое. В своих передачах, в отличие от всех вас, я буду с ним просто разговаривать, слушать, и что самое главное, слышать его. А это, — он еще раз указал на стол. — Разумеется, короля делает свита. Но, по большому счету, мы все ему не так уж и нужны. Он уже полноценен без нас, просто вы этого никак не увидите.
Поставив чашку на столик, он накинул пальто.
— Ладно, работайте. А у меня ранний эфир, так что прошу простить, но мне придется откланяться.
С этими словами Кевин вышел из помещения.
Гай, стоявший все это время за дверью, с ужасом слушал, о чем говорят люди, которых до недавнего времени он искренне считал своими друзьями. Метьюс чувствовал, как его буквально трясет от гнева.
— Что вы тут творите! — заорал он, врываясь
Мистер Скизи поспешно выключил голографический телевизор. Кристофер и Тадеуш испуганно посмотрели на пышущего яростью Метьюса и бочком двинулись в сторону второго выхода из гостиной.
На крики из оранжереи прибежали Лара и Саймон.
— Гай, что случилось? — девушка смотрела на космонавта и не могла поверить своим глазам. Обычно тихий и скромный мужчина сейчас был больше похож на грозного демона, вырвавшегося из чертогов Преисподней в поисках грешных душ. Лицо Метьюса налилось кровью, костяшки на сжатых кулаках побелели от напряжения.
Немая сцена затягивалась. В гостиную вошел Алекс, успевший проводить конгрессмена до автомобиля. Он моментально понял, что Гай находится на грани срыва, и постарался его успокоить.
— Гай! Гай, ты меня слышишь? Прошу тебя, не делай глупостей! — стараясь говорить как можно спокойно и миролюбиво, Алекс медленно стал приближаться к застывшему посередине зала космонавту. — Гай, пойдем выпьем кофе и все обсудим.
Но стоило Алексу положить руку на плечо Метьюса, как тот вскрикнул и замертво рухнул на пол.
Гай в очередной раз взял в руки потрескавшийся от времени квадрат голографического журнала, покрытый затейливым узором из царапин и потертостей.
Щелкнув на символ «play» в правом верхнем углу, он принялся в сотый раз читать вслух:
«ПАРНИ ИЗ ПРОШЛОГО
Фото: Антон Корбайн
Текст: Джорджи Ворт
Здесь речь пойдет о том, что такое хорошо и что такое круто. О том, что от безрассудства до гениальности один шаг. О том, как улица воспитывает характер и закаляет одиночеством. И что короткая отсидка за мелкий грабеж двух незнакомых людей может изменить жизнь. На вертушке „Электрический проповедник“, пятый альбом легендарных J&M, к которым все вышесказанное имеет самое прямое отношение.
Они сидят напротив меня, тянут пиво с бравадой школьников, прогулявших последний урок. Тот, что поменьше, пялится на плакат с Монро над моей головой, хоть за его темными очками этого особо и не видно. Закуривают, пихаются. Подтрунивают друг над другом. Словно находятся не в тематической кафешке в Сохо, куда их все-таки удалось выцепить, а в каком-нибудь кабаке на окраине Гарлема. Обычные неприметные парни, до сих пор похожие на клерков, которых поперли с работы. Живые легенды. Дейв Сильверман и Райли Пул, известные всему миру как „Джарвис и Манкимен“…»
Гай уже выучил это статью наизусть и мог произнести ее слово в слово, даже не поглядывая на пластиковый журнал. Но сегодня индикатор кислорода в спасательной капсуле приблизился к критической отметке, и Метьюс понял, что это конец.
Запасы провизии закончились пару дней назад. Капсула двигалась в сторону Земли, но двигатель, питающийся от солнечных батарей на корпусе, конечно, и близко не стоял с той скоростью, что развивал фотонный двигатель.
«Если не секрет, кто из вас человек-обезьяна?
Джарвис: Каждый раз кидаем монетку (смеются).
С чего все начиналось?
Джарвис: Как у всех нормальных парней. С улицы и битых окон. Ничего лишнего. Отец ушел, когда мне было двенадцать. Я был в бешенстве. Даже хотел выследить и шлепнуть старика садовым секатором, мнил себя героем отмщения, представлял, как буду писать матери из тюрьмы, даже не заботясь о том, что она будет чувствовать, оставшись совсем одна. Ну, знаешь, весь этот детский эгоизм. А когда вернусь, мы заживем только лучше, и никто нам будет не нужен. Воинственный карапуз, размахавшийся кулачками, но которого можно подвесить на сук за подтяжки. Романтичная юношеская фигня.
Но ты ведь действительно отсидел?
Месяц. Может, это и стало главным переломным моментом. Школу бросил, надо было что-то найти, чтобы прокормиться с матерью. На зарплату швеи с великовозрастным полудурком, каким я был, особо не разгуляешься. Вдобавок адски хотелось гитару. Я даже играть не умел, но рядом с парнями, у которых имелись гитары, всегда вились девчонки. Это стимулировало. Приличную работу найти тоже не забор переплюнуть — связи, рекомендации, колледж подавай, а хотелось всего и прямо сейчас. Знаешь, как это бывает. Ну и понеслось… В пятнадцать ошивался возле кабаков и бензоколонок, в двадцать уже тырил телики и автомобильную электронику по мелочам, вот и оказался за решеткой.
Манкимен (смеется): Ты умеешь произвести впечатление».
Сперва Гай рассчитывал высадиться на «Эс-Эс Венчур», но все никак не мог выйти с ними на связь. Потом он увидел марсианскую колонию, точнее то, что от нее осталось. Тогда он впервые задумался над тем, что в тот момент, когда он забрался в эту консервную банку, он оказал себе медвежью услугу. Лучше было сразу погибнуть от взрыва, вместе с обезумевшими Оуэном и Кейджем.
«А ты-то как загремел?
По глупости. Я вообще сирота. Сначала приют, потом канителился то здесь, то там. Подрабатывал ходячей рекламой. Пел в барах, когда пускали. Однажды прицепился какой-то „розоватый“ мужик, с внешностью сутенера, неожиданно решивший, что я позарился на его побрякушки. Спасло то, что он был датый и дрался
Джарвис: И началось…
Манкимен: Да, остальное, как говорится, история.
Серьезные ребята.
Джарвис: Это не только часть образа. Все эти очки, галстуки, шляпы. Мы дети улицы, вышли из народа и, черт возьми, знаем уж всяко побольше, чем пластмассовые мальчики из бойз-бэндов.
О чем „Электрический проповедник“ и почему такое название?
Джарвис: Он не такой рок-н-ролльный, как „Парни любят коку“, или алкогольный, как „Джеки Джо“. Это серьезная работа. Срез, что ли. Здесь есть все — джаз, блюз, соул, парочка свежих экспериментов. Мы заменили клавишника и сессионного барабанщика, в „Miserable“ фантастическая гитарная партия Слэша. Эдакий звуковой винегрет. Мир уже не тот, каким был раньше, и „Проповедник“ его отражение. Все эти компьютеры, мобильники, прочая дребедень. Раньше ты приходил в студию, записывался и уходил. Теперь можно посидеть, помонтировать — не нравится, заменить, добавить электронные прибамбасы. Удобно конечно, но напрочь тушит запал, искру. Это уже ремесло, а не творчество. „Битлз“ писали первый альбом за ночь. Тринадцать песен нон-стопом, слабо? Сорок лет прошло, а музыка живая, будто ее играли вчера.
Ну, были другие времена.
Ничего не изменилось. А вот люди позабивали себе головы черт знает чем. Ожесточились, отгородились друг от друга чатами в Интернете. Каждый сам за себя. Словно действительно верят в этот дурацкий Миллениум и живут как в последний раз».
Тогда Гай решил, что последнее, что он может сделать полезного в этой жизни, это выставить курс на Землю. Если его капсулу обнаружат будущие поколения, то они хотя бы узнают причины гибели экипажа первой марсианской колонии. Ведь на борту его капсулы был установлен сервер, на который дублировалась вся информация о жизни и смерти на международной космической станции «Феникс».
«Вы религиозны?
Джарвис: Что ты понимаешь под верой? Выйди на улицу и загляни в лица людей. Маски. Ходячие трупы, набитые потрохами вместо души. Дети из клипов „Флойдов“. В мире сейчас такой кавардак — выбирай, что хочешь, верь, во что хочешь. Священник может стать педофилом, а проститутка святой. Отличи грех от добродетели.
Манкимен: Кстати, отсюда и название „Проповедника“. Когда любовь неспособна вдохнуть жизнь в омертвевшее сердце, только электричество может его запустить. Людям нужен дефибриллятор, миру — шок. Будь то глобальная катастрофа, война, террористический акт или наша музыка. Только настоящий блюз замешан на крови, радости и чьих-то слезах. Где каждая нота сжимается как клеточка тела.
Думаете, у мира есть шанс?
Джарвис: Я не сторонник манифестов. Любые глобальные изменения надо начинать с себя. Посмотрим.
Хотели бы знать будущее?
Чье?
Не мое, конечно.
Манкимен: Вот так — бац! И все? Как провидцы, что ли? Знать, как умрешь, или в какое военное дерьмо опять завяжемся, м-м? Иисус поэтому и отчалил, что слишком много на него навалилось крови и вранья. А он был хорошим парнем. Не думаю, что этого кто-то хочет. Ты, например, а? Хотя стало бы известно, сколько всего придется отвалить пиджакам на налоги и подорожает ли выпивка на Конец Света (смеется). Как бы ты прожил свою жизнь, зная, что мог изменить, а что нет? Возьми Элвиса. Думаешь, знай он все наперед, это что-нибудь изменило? Скажите парню на говновозе, который колесит между штатами, что он станет звездой рок-н-ролла и умрет, захлебнувшись в ванне от бабок и одиночества, его бы остановило? Черта с два. Парень пел от Бога, на остальное плевать. У каждого свой путь. И это была его судьба, скажу я тебе. Актер может стать конгрессменом и наломать такого, что хоть плачь. Но дайте парню на говновозе микрофон, и он перевернет мир. Так-то.
Джарвис?
Ты слышал его, парень. Только блюз, брат. Только блюз».
Гай почувствовал, что дышать ему становится все труднее. Воздухоочистительная система дорабатывала свои последние минуты. Как только она заглохнет, он начнет задыхаться. Это будет мерзкая и болезненная смерть. Нет, надо было все-таки сгореть. Раз! И все.
«Что будете делать после турне?
Не знаю, смотаемся куда-нибудь. Может, заляжем на время.
Не подумываете уйти на покой?
В отставку! Издеваешься? Я ведь могу и треснуть. Не посмотрю, что ты очкарик, (смеется). Мы в отличной форме.
Манкимен: Энергии и материала у нас в избытке. На пару жизней хватит. А там видно будет, куда история занесет.
То есть продолжение следует.
Да. Пока рок-н-ролл жив, для нас есть работа.
Гай попытался сделать следующий вдох, но у него ничего не получилось. Выронив журнал, он схватился руками за горло и захрипел. Тело космонавта отчаянно цеплялось за жизнь, но эта борьба заранее была проиграна. В глазах замелькали черные пятна, легкие горели огнем. Через несколько секунд все было кончено…
…Гай попытался сделать следующий вдох, но у него ничего не получилось.
«Черт побери! — мелькнула в голове мысль. — Я еще живой!»
Но радость была недолгой. Кислорода в капсуле все еще не было. Ничего не понимающий Гай вновь скрючился на полу, тело сотрясали тяжелые судороги. В глазах замелькали черные пятна, легкие горели огнем. Через несколько секунд все было кончено…