Месть Черного Вулми
Шрифт:
Он сел возле двери, прислонившись к стене, не выпуская из рук пистолей, и положил на колени обнаженный меч. Сейчас же поднялась луна — посеребрив ветви деревьев, выкатилась из-за них и осветила скалы. Лунный свет залил и развалины, однако никакие стрелы со скалы не посыпались, а за воротами по-прежнему не было слышно ни звука. Уэнтард осторожно выглянул наружу и осмотрелся.
Скалы в ущелье за воротами образовали подобие каменной чаши. Уэнтарду показалось, что они стоят абсолютно ровным кругом. Почти всю эту каменную чашу заполняли развалины, в которых он сейчас прятался. С одной стороны они примыкали к скалам. Время и растительность почти уничтожили это весьма оригинальное архитектурное сооружение, напоминавшее
Уэнтард понял, что надежды на спасение у него нет никакой. Скалы вокруг «чаши» были совсем не такими, как по краям ущелья. Эти скалы поднимались над стенами лабиринта отвесными громадами, казалось даже, что они склоняются внутрь «чаши». По ним не стелились лианы. Может быть, эти скалы и не были очень высокими, но они оставались так же недосягаемы, как если бы их высота составляла тысячу футов. Он оказался здесь, как крыса в ловушке.
Единственная дорога отсюда назад шла через ущелье, где его в мрачном молчании ждали непреклонные краснокожие воины. Он вспомнил издевательский смех Вулми и его слова: «...как дорога к дьяволу: легко по ней спуститься, но подняться будет потруднее!» Ему доставила болезненное удовольствие мысль о том, что, должно быть, индейцы схватили проклятого ирландца и предали его медленной мучительной смерти.
Все же, несмотря на жажду и страх, он заснул. Ему снились какие-то древние замки, звуки барабанного боя; странные фигуры в мантиях из перьев попугаев медленно проходили сквозь дым жертвенных костров. В конце концов ему приснилось, что из внутренней двери той комнаты, где он укрывался, появилась неясная тень и что кто-то молча смотрит на него холодными нечеловеческими глазами.
От этого сновидения он проснулся со сдавленным криком, обливаясь холодным потом, судорожно схватив пистоли. Стряхнув остатки сна, он встал посреди комнаты и попытался собраться с мыслями. Он не мог решить, в самом ли деле видел в дверном проеме таинственную жуткую тень, или это видение — только часть его кошмарного сна. Кривобокая красноватая луна висела над скалами с западной стороны, а в этой части «чаши» теперь было темно, хотя какой-то призрачный свет слабо освещал развалины. Уэнтард решительно шагнул в тот проем, возле которого ему померещилась тень, держа перед собой пистоли. Зыбкий свет все же откуда-то просачивался в пустую комнату. Растительность в щелях между каменными плитами была кое-где примята, но он вспомнил, что сам проходил через эту комнату.
Проклиная свое разыгравшееся воображение, он вернулся к выходу. Уэнтард убеждал себя, что выбрал именно это место, чтобы его не застало врасплох нападение из ущелья. Но заставить себя забраться вглубь этих древних развалин он не мог.
Скрестив ноги, он уселся возле двери и прислонился к стене, положив пистоли рядом с собой на пол, а обнаженный меч на колени. Его глаза горели, губы пересохли от мучительной жажды. Вид тяжелых капель росы на пробившейся сквозь щели траве едва не свел его с ума, однако он побоялся утолить жажду этой росой, решив, что она может оказаться ядовитой. Потуже затянув пояс, он сказал себе, что не заснет больше. Но усталость взяла свое, и он заснул, несмотря ни на что.
3
Разбудил его чей-то ужасный крик совсем рядом. Не успев проснуться, Уэнтард вскочил на ноги, дико озираясь. Луна уже зашла, в комнате теперь было темно, как в Египте, и он едва разглядел выход. Снаружи послышались звуки борьбы, потом словно упало тяжелое тело, и наступила тишина.
Крик был определенно человеческий. Уэнтард попытался ощупью найти пистоли, но нашел только меч и поспешил к выходу. Его нервы натянулись до предела. Абсолютная темнота, окутавшая развалины, наводила на мысли о мрачных водах Стикса. В слабом свете звезд он не заметил тела, распростертого на траве, пока не споткнулся о него. Но и тогда он не смог разглядеть его как следует, только смутно увидел очертания человека, лежавшего на земле перед входом в лабиринт.
Наверху на скалах слабый ветерок пошевелил листья на деревьях, и Уэнтард услышал их тихий шелест. Где-то рядом, невидимые, его подстерегают индейцы. Но все вокруг опять погрузилось в невероятную тишину.
Уэнтард опустился на колени возле тела, распростертого перед ним, и изо всех сил напряг глаза, затем негромко хмыкнул. Убитый не был индейцем, он был чернокожим — шоколадного цвета великан, в одной набедренной повязке и головном уборе из перьев попугая. Рядом с ним валялся смертоносный боевой топор, на груди Уэнтард разглядел глубокую страшную рану и вторую, поменьше, — чуть ниже плеча, в которой торчал клинок. Удар был, видимо, очень сильным, лезвие пробило тело насквозь и вышло из спины.
Уэнтард невольно выругался сквозь зубы. Появление чернокожего было вполне объяснимо. Негритянские рабы, бежавшие от испанцев, часто скрывались в джунглях и жили с их обитателями. Этот чернокожий, очевидно, не разделял суеверий индейцев, из-за которых те не могли войти в каменную «чашу»; он в одиночку отправился в лабиринт, чтобы найти и убить белого врага. Но вместо этого негр сам нашел здесь свою смерть. Было ясно, что смертельный удар нанесен необыкновенно сильным человеком. Страшное подозрение закралось в душу Уэнтарда, хотя неведомый убийца чернокожего спас его от верной смерти во сне. Все это выглядело так, словно в судьбу англичанина вмешалось какое-то загадочное существо, тем самым как бы заявив, что судьба Уэнтарда в его руках. При этой мысли Уэнтард поежился.
Тут он осознал, что при себе у него только меч, и вспомнил, как выбежал из комнаты полусонный, оставив пистолеты на полу, потому что не смог сразу нашарить их в кромешной тьме. Он поспешил обратно в каменную комнату и принялся ощупывать пол, сперва спокойно, а потом с внезапным ужасом: оружия на полу не было.
Когда Уэнтард понял это, его охватила паника. Не помня себя, он снова выскочил наружу. Его прошиб холодный пот, он весь дрожал, как в лихорадке, и лишь огромным усилием воли удержался от истерического крика.
Наконец ему удалось взять себя в руки. Значит, дело не только в его больном воображении, и кто-то действительно, видел его спящим в мрачной каменной комнате. Кто-то или что-то, кроме него, побывало в этой комнате, что-то, завладевшее его пистолями, пока он рассматривал убитого негра, или даже — страшно подумать! — пока он спал. Все же ему хотелось надеяться, что последнее исключено. Но почему тогда ему оставили меч? Или это индейцы затеяли с ним какую-то непонятную ему чудовищную игру? Может быть, именно их взгляды, полные ненависти, он чувствовал на себе в ночной темноте? Нет, едва ли. У индейцев, пожалуй, не было причин убивать своего чернокожего собрата.
Силы Уэнтарда были на исходе. Он почти обезумел от голода и жажды и содрогался при мысли о том, что ему предстоит провести знойный день в огромном каменном колодце без капли воды. Когда думать об этом стало совсем нестерпимо, он сжал рукоятку меча и направился к выходу, решив, что лучше скорая смерть от рук разъяренных индейцев, чем долгое и мучительное умирание от жажды среди этих развалин. Пусть уж лучше живые дикари из плоти и крови зарубят его своими томагавками, чем сведут с ума и погубят бесплотные призраки в каменном лабиринте! Но слепая инстинктивная жажда жизни отбросила его от ворот, и он вернулся к входу в каменную комнату, где провел ночь. Он не нашел-таки в себе сил, чтобы выйти навстречу верной смерти.