Месть фортуны. Дочь пахана
Шрифт:
— Ожмурю падлу! — вырвалось из горла невольное. Пахан, глянув на дочь, понял ее по-своему, что та готовится к встрече с Седым.
Шакал обнял Задрыгу:
— Не дергайся, все смастырим, как надо!
Капка только теперь поняла, что подумал отец, и рассмеялась.
Вечером они уже приехали в Смолевичи.
— Хиляем в кабак, похаваем! — позвал Шакал Задрыгу, указав на ресторан, откуда доносилась громкая музыка.
— Ишь, местные фраера бухают! — указал пахан на тени танцующих. И вскоре они вошли в зал.
Официантка посадила их к компании молодых
— К родне приехали? В гости? А сами откуда? С севера? Девчонку у нас оставите учиться? Это хорошо! Здесь теплее и сытнее! — соглашались парни.
— У нас на севере все бы хорошо, но опасно. Много тюрем, зон вокруг. Оттуда частенько уголовники бегут. А мы с женой целыми днями на работе! Беспокоимся за дочь всегда. А здесь — все тихо. Ни зон, ни лагерей, ни уголовников, — говорил Шакал.
— Все так. Но до недавнего времени… А тут один из ваших мест объявился. В лесники его взяли. Так вот к нему уголовники табунами поперли. То ли прижиться у него, то ли убить хотели, черт их маму знает! Только всех их волки порвали на участке. Их в этом году, как блох у барбоса развелось. Проходу от них никому не стало. В лес не ступи.
— А как же он там живет? Или тоже его волки съели? — удивилась Капка.
— А он, верно, ихней породы! Не трогают почему-то. Принюхались. Но, может, оттого, что и спит с ружьем. Так и жив пока. Но подрастут к весне волчата — хана мужику. Изорвут по голодухе в клочья. От стаи ружье не спасет, — сочувствовали леснику парни.
Они рассказали все, что слышали о самом Седом, об уголовниках, о зимовье.
Выведал Шакал, где живет лесник. И махнув рукой равнодушно, ответил так, словно его это не интересовало:
— В поселок волки не заходят, а в лесу моей девчонке делать нечего. И уголовники, наверно, поселок ваш стороной обходят? И далеко тот участок от Смолевичей. Так что бояться тебе нечего! — успокаивал Капку, которая напряженно думала о чем-то своем.
Волки… Выходит, отгородил лес Седого от всех людей живым звериным кольцом и сквозь него никому не удалось пробиться. Хотя и оружия хватало. И сил… Может, оттого, что ночью возникли в лесу? Днем, как говорил Сивуч, смелость остается лишь у фартовых. А те — канают по светлу, потому что звери. Значит, надо припутать днем, — думает Задрыга.
— Двадцать с лишним километров! Ого! Да по снегу! Их пехом не прохилять. Вымотаемся. А как с Седым в таком виде встретимся? Он нас как фрайеров уделает и оставит волкам на хамовку! Лыжи! А значит надо ждать утра! — решает Шакал и ведет Задрыгу в гостиницу переждать ночь.
Едва они вошли в номер, в дверь к ним постучали. Капка, решив, что пришла горничная, открыла. И ошалело уставилась на оперативника милиции, какой вошел в номер по-хозяйски, отодвинув Капку. И сразу попросил документы у Шакала.
— Кто такие? Зачем приехали? К кому? На сколько дней? — сыпались вопросы один за другим.
Шакал быстро нашелся:
— У дочки болезнь странная. Сколько у себя по врачам водил, все без толку. Не могут с приступами справиться. В раннем детстве собаки
— Да, есть у нас такие старухи, — сразу вернул документы милиционер. И оглядев малорослую, худую девчонку со страшненькой мордой старой кикиморы, спросил сочувственно:
— А сколько ей лет?
— Пятнадцать! — ответил пахан, оглядев оперативника с ног до головы.
— К бабке Наде вам идти надо. Она за почтой живет. Неподалеку. Ох и лечит старуха! К ней со всех сторон едут. Со всякими болячками. Она лучше профессоров разбирается в лечении.,
— Спасибо на добром слове! — ответил Шакал, вздохнув облегченно, когда оперативник вышел из номера.
Пахан понял, что тот неспроста заявился в гостиницу, стережет от случайностей Седого…
Капка лишь головой покачала, восторгаясь находчивостью Шакала.
Утром, потолкавшись на базаре, купив лыжи, заторопились на трассу. Капка долго «голосовала» машинам, пока их подобрали на попутку. И, доехав до поворота, Шакал с Задрыгой, словно тени, исчезли в лесу.
Задрыга сразу свернула с дороги в чащу, сломала несколько хвойных лапок, привязала их на бечевку и пустила следом за лыжами, заметать след, как учил Сивуч. Свободный конец привязала к куртке.
Шакал только теперь понял затею Задрыги, хотя утром ругал ее нещадно, когда девчонка настырно потянула Шакала на базар. Там, потолкавшись с десяток минут, купила банку рысиного сала, какое хорошо лечит радикулит. Шакал тогда обматерил Задрыгу. И только теперь до него дошло, почему она обмазала этим жиром лыжи, руки, лицо. И передав банку пахану, велела сделать то же самое.
Пара волков, высунувшаяся из-за сугроба, истошно взвыв, унеслась в чащу без оглядки, едва втянув носом запах рыси.
Волки всегда боялись лесной кошки. Знали ее силу и свирепость, потому предпочитали не встречаться с нею на зимней тропе, не доедать ее добычу, чтобы в наказанье не остаться без глаз, а то и хуже — лишиться жизни. Такое нередко случалось в лесу с молодыми волками. Опыт ко всем приходит со временем.
Одно удивило волков, почему этот запах шел от людей? Хотя… Рысь могла оказаться рядом, на елке. Ее волку разглядеть не просто. Да и кому нужна? Никто такой встрече еще не радовался. Вот и умчались, поджав хвосты, пока не поздно.
Вот и эта — старая пара убежала в глушь, унося за спиной вой и страх.
Теперь Шакал восторгается Задрыгой. Хорошо запомнила она уроки Сивуча. Да и своей головой не обижена. Грех жаловаться.
Шакал оглянулся. Хвойные лапы надежно замели лыжню. Словно никого и не было здесь, лишь ветер едва приметно скомкал снег.
— Скоро мне у нее нахвататься придется. Ну и ловка, ну и хитра Задрыга! — думает пахан, нагоняя девчонку, а та не бежит, летит к зимовью.
Ее еще с детства учил Сивуч ходить в лесу бесшумно — босиком и на лыжах, бегать и лазить по деревьям без звука, не блудить и мигом находить жилье в лесу. Она ничего не забыла.