Месть фортуны. Дочь пахана
Шрифт:
Ни Теща, ни Буратино не увидели, как из-за заснеженной коряги кинулся на Циркача волк. Он, словно отрезав от попутчиков, выскочил на лыжню. Оскаленный, с вздыбленной, заиндевелой от мороза шерстью, сбил с ног и тут же перервал горло человеку. Циркал даже крикнуть не успел. На звук падения оглянулся Буратино и заорал в ужасе. Но от сильного толчка в плечо упал и тут же был разорван молодою волчьей парой.
Теща, увидев, выхватил пистолет. Но волк — не человек! И раненый зверь не оставляет свою добычу, какую глазами уже съел. Три сильных
Тот тоже следил за ними, выжидая, какого замокрить первым. Он не понимал, почему эти зверюги не идут к тем, уже порванным кентам, не чавкают вместе с собратьями общую добычу. Он не знал, волки всегда уступают первый кусок волчицам. И лишь последний кусок достается самому сильному— вожаку.
Звери разрывали на части недавних кентов. Теща в ужасе увидел, как пожирают кишки из живота Буратино две волчицы. Вот и третья поволокла голову за сугроб.
На снегу — темные пятна крови. Волки спешат управиться до рассвета, рычат, огрызаются, Теща еле одолевал удушливый приступ тошноты. Он много раз видел разборки, сам размазывал. Но там были люди. Их смерть не была столь безобразна и страшна, столь паскудна!
— Чтоб вам из параши хавать! — стрелял он в волков. И лишь один, самый старый, получив пулю под лопатку, свалился замертво. Но тут же его заменили двое других, помоложе и посильнее.
Вот первый прыжок, толчок в плечо, челюсти щелкнули у самого горла. Но не достал зверь.
Теща опередил, всадил нож в бок, ему на руку хлынула теплая кровь. Зверь отполз на снег, поскуливая. В глазах погасли зеленые огни жизни. Хотел пожрать. За счет чужой жизни— продлить-свою. Но получилась осечка…
Теща смотрит на кентов, раздираемых зверьем. Вон чью- то руку грызет волчица, морда в крови, хруст костей далеко слышен. Он оглушает законника, отбивающегося от вожака. Тот силен и ловок, гораздо изворотливее своих собратьев. Несколько раз Теща едва устоял на ногах. Будь он не на лыжах, давно бы забрался на дерево. И там переждал бы звериный налет. Но как освободиться от креплений? Попробуй нагнись, волк тут же оседлает.
— Да пошел ты, пидер! — стреляет в вожака почти в упор. Волк свалился в снег боком. И законник понемногу начал отходить от жуткого места.
Волки, казалось, забыли о нем. Они пировали, измазав кровью сугробы и дорогу.
Теща решил сбежать. Но в это время над стаей заорала ворона. Ей тоже хотелось есть. И звери, заметив птицу, бросились отгонять ее от добычи, увидели, что вожак мертв, а добыча убегает.
Волки, забыв обо всем, бросились за Тещей. Тот одолевал последний подъем, когда зверье сорвалось в погоню.
Законник торопливо выскочил наверх, увидел дом Седого. Хотел забрать. Но волки уже взяли в кольцо.
Теща
Вот еще одного запорол. Ножом горло проткнул. Остальные, будто законники, за своего кента отомстить вздумали. Насели со всех сторон. И вдруг со стороны зимовья грохнул выстрел. Волки мигом отступили от Тещи. Нырнули в кусты, наблюдая оттуда за людьми.
Теща, весь изодранный, измотанный до изнеможения, еле держался на ногах. Он как никто другой понимал, что Седой его спас от верной смерти.
— Кто будешь? — подошел лесник к законнику. Тот трясся, как в ознобе, и не мог сообразить, что ответить леснику.
— Зачем возник?
У Тещи в голове все перемешалось.
Что ответить? Вякнуть верняк? Пришьет на месте. Или смоется в хазу, оставив волкам. Стемнить? Но Седой не фрайер, допрет мигом.
— Не оставляй меня здесь, как кента прошу! — вырвалось невольное.
— Твои кенты вон в тайге притырились! Стремачат тебя! — нахмурился Седой.
— Пусти в хазу! Дай обогреться, оклематься малость, — просил Теща, забыв, зачем он тут объявился.
— Не хрен всякому пидеру у меня рисоваться! Как возник, так и хиляй обратно! — пошел лесник к избе.
Теща одубелыми пальцами вытащил пистолет. Навел на Седого. Отжал курок. Он щелкнул впустую.
Последнюю пулю пустил законник в вожака… Это он понял только теперь.
На щелчок курка оглянулся Седой. Усмехнулся криво, сказав горькое:
— На том свете передай кентам привет от меня!
— Седой! Пусти меня! — взмолился фартовый. И отстегнув лыжи, помчался к зимовью. Но лесник успел захлопнуть дверь перед самым носом вора.
Тот колотился в дверь изо всех сил, кричал на весь лес:
— Кент, падлюка, не мори!
Но хозяин не подходил к двери. Он словно оглох в своем зимовье. Лишь лай собаки слышался изнутри.
Теща прыгал на пороге пока были силы. Он колотил себя по бокам и груди, чтобы не превратиться в сосульку. Он видел, как идет дым из трубы зимовья. Он сходил с ума от холода и страха перед обратной дорогой. Она была выше его сил и возможностей.
— Седой! Как человека умоляю — пусти! Я умираю! — крикнул Теща, не веря, что лесник сжалится над ним. Но… Чудо! Седой открыл дверь. И став на пороге, потребовал:
— Входи! Но чуть дернешься — пришью враз, как бешенного. Канай тихо! Когда зубами стучать перестанешь — смотаешься от меня! Усек?
— Идет, — еле выдавил Теща, чувствуя, что тело уже отказывает ему, а мозг перестает соображать.
— Отваливай к печке, мокрушник! Мать вашу в задницу! Всю округу на уши поставил! — придерживал собаку, не давая обидеть гостя.
Теща, заваливаясь на стену, прошел к печке, не веря, что ему разрешено согреться.
Из горла то ли стоны, то ли хрипы рвались наружу со свистом. Он не сел, он рухнул возле печки, прижавшись к ней спиной и замер от блаженства.