Месть «Голубой двойки»
Шрифт:
Мы ушли спать, так и не поверив до конца, что все это уже не просто учеба, а начинается что-то настоящее, боевое. Было приятно, что именно тебе доверили это важное задание…
Утро мы встретили в воздухе. Два дня ушло в Ростове на замену моторов и вообще на тщательную подготовку экипажей и самолетов. А через день приземлились на небольшом аэродроме аэроклуба, потом — на площадке в горах, которая находилась на высоте 3000 метров.
Выбрав удобное место, мы устроили себе жилище — поставили палатки, и все экипажи разместились в них. Спали на траве, настланной прямо на землю. Много работали на аэродроме, удлиняя взлетно-посадочную полосу, изучали новые для нас районы полетов, проводили партийные и комсомольские собрания, ходили на охоту в горы — там было много диких баранов, коз, архаров.
На рассвете в горах стояла сказочная тишина. Но вот вдруг слух улавливает далекий перестук копыт, шорох осыпающихся камешков. Пристально
Однажды Коля Сушин ранил на охоте горного орла и притащил его в землянку. Мы сделали ему перевязку начали усиленно подкармливать, а чтобы ненароком не улетел, к ноге привязали полено. Орел вскоре поправился, нам казалось, что он уже начал привыкать к «земной» жизни. Но однажды подул ветер с долины, орел расправил широкие крылья и вместе с поленом поднялся в воздух. Никто из нас не осмелился помешать орлу, мы стояли и любовались, как умело пользуется он силой ветра и уходит все выше и выше. Наконец, орел скрылся за вершинами гор, он улетел туда, куда предстояло лететь и нам…
И вот запущены моторы, самолеты выруливают на старт. Корабли наши были перегружены горючим, боеприпасами, и взлетели мы с этого высокогорного аэродрома с большим трудом. Через некоторое время внизу, в долинах между горами, начали проплывать непривычные для наших глаз разноцветные лоскутки земли. К вечеру показалась посадочная площадка — наш пункт назначения. Кругом рисовые поля и оросительные канавы. Вот Коля Сушин пошел на посадку. Наблюдаю, какой будет приземляться. И вижу: сел хорошо, у самого «Т», но, пробежав дорожку, выкатился за границы аэродрома, на посевы. И тут же самолет окутал черный дым, он загорелся. В голову уже лезут разные мысли: может быть, там противник? Радиосвязи с Сушиным нет, обратно идти — не хватит горючего. Остается одно — сесть, а противника, как нам сообщили перед вылетом, тут быть не должно. Рассчитываю заход на посадку с недолетом, подтягиваю машину на моторах. И тут дым от самолета Сушина закрывает посадочную полосу. Но корабль уже коснулся земли и бежит прямо на горящий самолет. Приходится резко тормозить, мне удается почти на скорости круто развернуть машину влево, а потом на все 180 градусов. Для нас все окончилось благополучно. А вот самолет Коли Сушина сгорел, хорошо, хоть не пострадал никто из членов экипажа. Причиной пожара была непригодность аэродрома для тяжелых бомбардировщиков. Но нас тут ждали, у танкистов вышли боеприпасы, горючее. На нашем корабле как раз и был бензин для танков…
Несколько дней сидели без дела, испортилась погода. На этой же площадке базировались и самолеты Р-5. Они часто летали на боевые задания, действовали успешно. Вскоре разрешили вылететь и нам. Задание — опять доставить горючее для танков. На борт взяли только «безлошадный» экипаж Сушина, без самолета ему тут нечего было делать. День был облачный, и мы решили идти ниже туч по знакомой долине. Но в районе высоких горных хребтов облака стали прижимать нас все ближе и ближе к земле. И вдруг в долине, у самой горной речки, мы заметили самолет и людей возле него, которые размахивали руками, суетились, бегали. Нетрудно было догадаться, что это один из наших кораблей — экипаж летчика Тригидько, который несколько дней назад вылетел на задание и пропал без вести. Что же делать? Ведь не оставлять же товарищей в беде, возможно, они нуждаются в нашей помощи. Решили приземлиться… Если не считать поломанных тормозных тяг, посадку на этой покрытой камнями и глубокими валунами долине мы произвели нормально. Но приземлились от самолета Тригидько далеко, на другой стороне речки, потому что площадка там показалась нам лучше.
Экипаж Тригидько сидел здесь уже несколько дней. У него вышло в полете все горючее, и он был вынужден приземлиться на первой же более или менее пригодной для посадки площадке. Есть ли в этом районе опасность встречи с противником — никто не знал. Приближались сумерки. Решили держать круговую оборону; хорошо вооруженным двум тяжелым кораблям сделать это было легче, чем одному экипажу. Наметили направления, откуда может угрожать опасность, определили секторы обстрела для стрелков, занявших
Ночь мы провели беспокойно: кто знает, что это были за люди. Прислушивались к малейшему шороху, непрерывно дежурили у самолета. Но кругом стояла тишина, которую нарушал лишь однообразный шум горной речки. Утро пришло без происшествий. А день подарил нам настоящую радость, — рассеял все наши сомнения. К полудню пришли вчерашний бородатый крестьянин и несколько мужчин. Они пригнали бычка и двух баранов, принесли в кожаном мешке молоко. Мы встретились теперь как хорошие друзья. Крестьяне тут же начали угощать нас молоком. Жадно пили его члены экипажа Тригидько, жившие все эти дни впроголодь и назвавшие место вынужденной посадки «долиной смерти». Да и у моего экипажа аппетит был завидный. Львиную долю наших скудных запасов мы сразу же отдали экипажу Тригидько, и все было съедено вчера же. Правда, на моем корабле еще имелся неприкосновенный запас, но его решили оставить на «самый черный день»; да и был он для такой группы людей — целых три экипажа! — каплей в море.
Второму пилоту Сергею Щеглову доверили самое основное — зарезать барана и приготовить мясо для шашлыка, а остальные собирали хворост, сооружали из камней что-то вроде очага. Вскоре мы с удовольствием ели несоленое мясо, поджаренное на шомполах. Оставшееся мясо, чтобы оно не портилось, опустили в холодную воду горной реки и сверху придавили камнями. Второго барана и бычка привязали за шасси самолета — пусть пока пасутся.
Один из мужчин немного говорил по-русски, и штурману Ковалеву с его помощью удалось уточнить наше месторасположение. Он называл по карте населенные пункты и показывал рукой на север, на юг или на запад и восток. Если направление совпадало, мужчины согласно кивали головой, если нет — начинали что-то обсуждать между собой и показывали в другую сторону. Как мы и предполагали, до базы оставалось лететь отсюда около часа. Горючего на моем корабле было в обрез, не говоря уже о самолете Тригидько, где бензобаки были совсем пустые. Мы спросили крестьян, нельзя ли где-либо достать хоть немного горючего.
— Можно, можно, — подтвердили они, — бензину есть много-много, целых четыре пуда.
Но «целых четыре пуда» для наших кораблей, в которых емкости бензобаков равнялись семи тоннам, ничего не значили, да и ехать за бензином, как объяснили эти люди, нужно четверо суток по горным тропам на ишаках. Мы от души поблагодарили их за помощь и, расставшись с ними, решили разделить горючее, оставшееся на моем самолете, на два корабля. По нашим подсчетам выходило, что при благоприятнейших условиях оба экипажа должны долететь до своей базы. Расчеты эти строились, конечно, на риск. Но другого выхода не оставалось: не бросить же исправный корабль где-то в горах на произвол судьбы.
Два дня таскали мы четырьмя ведрами через реку от самолета к самолету бензин, убирали камни и разравнивали бугры на узкой полосе для взлета. Малейшее отклонение самолета с этой полоски грозило катастрофой, но расчистить более широкую площадку у нас уже не было сил… Развернули корабли строго по курсу на взлет, экипажи заняли свои места.
Моторы запущены, я им даю полный газ, отпускаю тормозные педали. Самолет, покачиваясь и подпрыгивая на ухабах, бежит все быстрее. Напрягаясь до предела, стараюсь удерживать его строго по прямой и с облегчением чувствую, что корабль от земли оторвался. Но вдруг один из правых моторов начинает давать перебои. Тревожно смотрю на борттехника Свечинского и убеждаюсь, что он уже действует. Мотор снова заработал нормально. Позже, когда легли на курс, спрашиваю борттехника, что случилось, почему правый мотор капризничал. Он был весь мокрый и красный от волнения. Оказывается, на взлете, когда Свечинский поддерживал альвеером давление бензина, неожиданно лопнула ручка насоса, и давление начало падать. Трудно сказать, чем бы кончился этот взлет, не окажись в эту минуту у моториста Коротеева в кармане комбинезона газовцы, которые он сразу же сунул в руки борттехнику, и тот, зажав ими кран, начал поддерживать давление ручным насосом. Тригидько взлетел нормально, он шел за нами. Когда через час приземлились на своей базе, горючего в баках уже не было совсем, в конце посадочной полосы моторы заглохли, и самолеты пришлось отбуксировать на стоянку танкам.