Месть и любовь
Шрифт:
– Но мастер Дэмиан никогда не одобрил бы этого, мисс Хэтти. Боже, он никогда…
– Перестаньте. Сейчас неподходящее время, чтобы распускать слюни. Вы обещаете мне, что останетесь со мной до конца и будете держать язык за зубами?
– Да, мисс Хэтти, – сказал он, наконец, глядя ей прямо в разгневанные синие глаза. – Клянусь, но мне ненавистна мысль о том, что может случиться.
– Ненависть как нельзя лучше подходит для этой проклятой ситуации. Значит, договорились? Теперь я ухожу. Оставайтесь здесь.
Она решительно
Два часа назад Хэтти уже просчитала в уме предстоящий поединок. Она понимала, что успешный исход дуэли зависит от хладнокровия, и поэтому не пожалела времени на оттачивание мастерства. Она мысленно вскидывала свой, дуэльный пистолет, наводила его на воображаемую мишень, охотилась за ней, поворачивала туловище из стороны в сторону и ласково поглаживала курок. Снова и снова, минута за минутой она отрабатывала каждое движение. Все это продолжалось до тех пор, пока сосредоточенность не достигла высшего предела, пока мозг не воспринимал ничего, кроме единственной заветной цели.
Теперь у нее не оставалось ни капли страха, ни капли сомнений. Она не должна промахнуться.
Так думала она, приближаясь к недругу. Походка ее была размашиста и небрежна, руки в теплых перчатках – тверды и сухи.
Она мельком взглянула на графа и, прищурившись, пристально посмотрела на маркиза.
– Доброе утро, ваша светлость, милорд Марч. Не будем мешкать. Я не хочу, чтобы моя кобыла томилась в ожидании на таком морозе. Можем приступать?
«Скажите, какая смелость! – недовольно подумал маркиз. – Мальчишка кичлив не по годам». Но он постарался скрыть свое раздражение под привычной иронией.
– Извольте, Монтейт. Я полагаю, надо поторапливаться, хотя бы ради того, чтобы вы не опоздали к хирургу.
– Ах, ваша светлость, как вы предупредительны! Однако сдается мне, что хирург дожидается не меня, а вас. Я уже предвкушаю огромное удовлетворение от вида вашей крови. Мне не терпится увидеть, как она просочится на эту землю.
В эту минуту раздался резкий голос графа:
– Вы не хотите осмотреть свое оружие, Монтейт? – Он открыл длинный узкий футляр и вынул из него блестящую серебристую шпагу.
Хэтти тупо посмотрела на шпагу. Что за чертовщина! Что за нелепую ошибку совершил Гарри? Ведь он, как никто другой, знал о том, что она предпочитает пистолеты. Она повернулась к своему другу. От разочарования и гнева у нее непроизвольно задвигались челюсти.
– Что вы сделали, Гарри? Вы же знали о моем выборе. Мое оружие – пистолеты.
У сэра Гарри расширились глаза, и на его лице появилось выражение недоумения.
– Конечно, мне известно, что вы предпочитаете пистолеты. Но что я мог поделать? О каком выборе вы говорите, лорд Гарри?
Лорд Оберлон, следивший за разговором молодых людей, заметил, как сконфузился сэр Гарри. Однако сам он был удивлен. Как Монтейт мог быть уверен, что выбор оружия останется за ним? Ведь это он дал повод для дуэли.
– Как человек, бросивший вызов, вы, Монтейт, не имеете права на выбор оружия, – спокойно пояснил граф. – Лорд Оберлон воспользовался своим законным правом и выбрал шпаги.
Сэр Гарри, стоявший поодаль с безучастным видом, поддакнул:
– Вы должны согласиться, лорд Гарри. Разве не вы выплеснули шампанское в лицо его светлости?
– Мне кажется, лорд Монтейт предпочитает фехтование не шпагами, а словами, – обронил маркиз, стряхивая соринку с рукава. – Я бы мог простить вас, молодой человек. Для этого вам нужно всего лишь объясниться и принести ваши искренние извинения. Готовы ли вы к этому?
Хэтти опешила. Вся ее собранность и с таким трудом накопленная внутренняя энергия враз разлетелись на миллионы мелких кусочков. Среди разрозненных мыслей на первом плане оказался чудовищный смысл фразы, которую она обронила накануне синьору Бертиоли: «…молодой лев испустил последний вздох». «Вот сейчас и выяснится, – подумала она, – правда ли я тот самый молодой лев».
Напротив нее стояли трое. Она смотрела на них невидящими глазами, понимая, что все они тоже смотрят на нее. Хотя она не различала их глаз, она читала в них презрение. На самом деле это было презрение, которое сидело внутри ее самой. В памяти у нее всплыли другие слова, сказанные небрежно и весело тому же синьору Бертиоли: «Если человек отправляется на битву с одним видом оружия и молитвой на устах, то его считают глупцом». И снова ясно зазвучали слова маркиза: «Вам нужно всего лишь объясниться и извиниться». Он хотел заставить ее пресмыкаться. Он толкал ее на позор и бесчестье.
Она увидела Дэмиана, сложившего голову на поле битвы при Ватерлоо и взывающего к возмездию. Ее разум устремился к образу брата, и в ту же минуту разрозненные мысли снова собрались воедино.
– Шпаги, ваша светлость? – сказала она тоном, казавшимся еще холоднее этого неприветливого утра. – Воля ваша. В конце концов, не важно, от чего вы желаете умереть.
Она подскочила к футляру, выстланному черным бархатом, выхватила шпагу и подбросила ее в руке. Шпага, сделанная из стали наивысшей пробы, была прочна и легка.
Издевка Монтейта задела Джейсона Кэвендера. Он нахмурился. Но в его глазах читалось не раздражение, а скорее замешательство. От глаз маркиза не укрылись ни ошеломление, ни страх, застывший на миг в глазах юноши, после того как ему объявили об оружии. Он задумался. Ситуация казалась ему похожей на развязку дешевой мелодрамы из репертуара «Друри-Лейн». Поэтому он невольно спросил себя: не выглядит ли он в данном случае как отрицательный персонаж – злодей, поднявший руку на благородного героя?