Месть и закон
Шрифт:
Грач гнал от себя ненавистный образ Курлычкина, старался думать о матери. Он догадывался, почему его не отвели обратно в камеру, а посадили в карцер, предварительно, как собаку, выгуляв во дворике.
Он ждал своего конца с минуты на минуту, вздрагивая при каждом звуке. Невозможно настроиться на смерть, но тесное помещение, в котором он содержался, виделось ему камерой смертников.
Он чувствовал, что где-то совсем рядом готовы к работе люди Курлычкина. После полуночи продольный откроет им дверь и впустит в карцер. В своей камере «киевляне» гадить не станут – это святое. Надзиратель мог поступить «официально», например, подсадить в карцер к Грачевскому пару «разбушевавшихся» заключенных, однако постарается избежать лишнего шума и проводит подследственных «киевлян» тихо.
Владимир не ошибался: двое из шести подручных Курлычкина были готовы к работе и ждали двух часов ночи, когда на смену заступит свой контролер.
Незаметно для себя Грачевский уснул. Проснулся от лязга замка. Он напрасно настраивал себя на то, что сможет встретить убийц достаточно спокойно – сердце готово было выпрыгнуть из груди, и Грача крупно трясло. Он не мигая смотрел на открывшуюся дверь. И ничего не понял, когда продольный громко скомандовал:
– На выход!
Возле привратки их встретил знакомый дежурный.
– Здорово, Грачик! Такое чувство, что я тебя выгоняю.
Из рук в руки подследственного передали двум бойцам, одетым в униформу спецназа и вооруженным автоматами. Не церемонясь, те замкнули на запястьях Грача наручники и подтолкнули к выходу. Наклонив голову, втиснули в легковую машину. Сами уселись в другую.
Грачевского все еще колотило, когда он глянул на соседа.
Василий Маргелов отомкнул наручники и велел водителю трогать.
– Ты под моей опекой, – туманно высказался он. – Я договорился с ребятами – так, услуга за услугу. Посидишь пока в следственном изоляторе ГУБОПа. И ничего не бойся, – не дав ответить, добавил следователь. – Как только Курлычкин узнает, кто выдернул тебя из СИЗО, постарается забыть раз и навсегда. Эй!.. – Открытой ладонью Маргелов помахал возле лица Грачевского. – Воды?
Грач наконец-то сумел расслабиться. Даже улыбнулся на шутку следователя прокуратуры.
А Маргелов, уставший, издергавшийся за последние дни, поменялся бы с Грачевским местами... хотя бы на два дня. Растянулся бы на жесткой кушетке, положив руки за голову и глядя на зарешеченное окошко. Потом с радостью пошел бы на допрос. Ничего он не знает и не хочет знать. Полная отрицаловка.
– Не дрейфь, – еще раз успокоил он Грачевского, – дело твое в надежных руках. В крайнем случае выткем тебе трешку с отсрочкой приговора. Создадим «специальную» комиссию, она найдет столько изъянов в твоей машине, что завод-изготовитель наградит тебя орденом за отвагу. К такой машине просто опасно было подходить, а ты нашел в себе мужество сесть за руль. Давай я пожму твою руку, – продолжал балагурить Маргелов.
Василий понимал, что спасает Грачевского, но то, что он вытащил помощника Ширяевой с того света, представить не мог.
Для Грача все было иначе. В своей жизни он видел десятки камер и ни в одну из них не стремился.
Сейчас же, как о тихой гавани, думал о камере следственного изолятора ГУБОПа, рассеянно слушая непринужденную речь следователя о кормежке по высшему разряду, спецобслуживании... затем снова о минимальном сроке...
77
На вопрос, есть ли у него документ, удостоверяющий его личность, незнакомец ответил довольно странно: «Несколько».
Этот диалог произошел в коридоре городской прокуратуры. Маргелов несколько секунд постоял в раздумье: пригласить ли посетителя в кабинет. Однако продолжать странный разговор в коридоре было бессмысленно.
– Прошу, – Василий первым шагнул в кабинет.
Около часа он вел беседу с Николаем Михайловым, готовил отдельные документы для того, чтобы в случае повторного нажима на прокурора передать дело в суд. Однако к делу их пока не подшивал. За два дня до покушения на ее жизнь Валентина побывала в клинике, где скончался Илья, врачи изменили свои показания.
«Несколько... Несколько документов, удостоверяющих личность незнакомца». Маргелов прошел за свой стол, предлагая посетителю место напротив. Интуитивно он связал визит человека, имеющего военную выправку, с недавним посещением оперативника из ФСБ. Поезд по делу Ширяевой пока не ушел, вдали скрылась лишь его головная часть. Те, кому нужно, убедились в покладистости городской прокуратуры, теперь у них есть весомый повод путем обычного шантажа требовать определенных уступок и по другим делам. Вот только не верится, что на занятый пока путь торопится встать еще один состав, вначале нужно отправить тот, что есть, то бишь закрыть дело Ширяевой с формулировкой «самоубийство». Или Маргелов с Волковым ошибаются?
Как бы то ни было, Василий имел распоряжение прокурора действовать согласно обстановке. Волков наставлял подчиненного: «Подыгрывай, соглашайся – но не давай повода заподозрить, что ты „стучишь“ мне». Василий тогда пошутил: «Двойная игра?»
Хотя по всем правилам она была тройная.
Сейчас представился именно такой случай. Нетрудно отложить разговор под каким-либо предлогом, чтобы на всякий случай повидаться с Волковым, однако рискованно.
Так что там о документах? Маргелов попросил собеседника все же предъявить хотя бы один и заодно осведомился о цели визита.
Олег оставил первую просьбу без внимания и сразу приступил к делу.
– Василий Дмитриевич, я пришел к вам по делу Валентины Ширяевой.
Всем своим видом Маргелов показал, что откровения собеседника таковыми для него не являются.
Он кивнул головой: «Слушаю вас», решив, что требовать удостоверение не стоит, все и так ясно: повторный разговор по душам. Самое время следователю прикинуться «ручником», боязливо покоситься на дверь, набросить на лицо полюбившееся вдруг выражение наблудившего кота.
Что же касается лица собеседника, оно сейчас показалось Маргелову неприятным – минуту назад оно было просто малосимпатичным.
– Начну с того, – продолжил Шустов, получив разрешение закурить, – что я знаю, кто убил Валентину Ширяеву.
«Гнилые заезды, – скривился следователь, – это мы уже проходили». И вслух сказал:
– Если мне не изменяет память, на эту тему мы говорили с вашим коллегой. К сожалению, не могу вспомнить его имя-отчество. – Маргелов многозначительно приподнял бровь, отчего его лицо приобрело коварное выражение.