Месть ледовой гончей
Шрифт:
Странная и непонятная мне жизнь. Она казалась мне унизительной. По мне лучше быть самым последним из драящих палубу моряков, чем первым среди слуг. Но, как я понял, здесь выбирать не приходится. Все решают старшие матросы. Если Половой, Яки и Ворчун выберут кандидата, тому ничего не останется, кроме как подчиниться.
Или дезертировать.
После смерти Кунни, что бы ее ни вызвало, капитану потребуется новый слуга. Я оглядел кубрик, размышляя, на кого падет выбор сурового Ворчуна. Седобородый старший матрос, отвечающий за стюардов, единственный, кто жил с нами на
Меня передернуло. Что если он вдруг выберет меня? Хотя… Тогда я постараюсь стать самым ужасным слугой на корабле. Буду разбивать, разливать и быть крайне неаккуратным. Айз подтвердит, что я это умею, да-да.
«Какая разница, кого выберет Ворчун, Эд? На корабле поселилась Смерть. Она уже прячется где-то в темных коридорах. Кунни лишь первый снег перед зимними ураганами. Потом придет очередь остальных. И твоя очередь, Эд. Твой черед обязательно настанет».
Драный Шон. Страхом, оказывается, можно заразиться.
О том, что умер Кунни, объявили ближе к вечеру. Капитан лично вышел в столовую, вместе с жаждущим бегства Лисом и скорбным Кваном. Собравшаяся за столами команда настороженно следила за Дувалом, а тот раскатисто, зычно рассказал историю о том, как долго болел его стюард, прежде чем Темнобог призвал его. Он не врал, и уверенность в голосе Грома успокаивала даже меня, видевшего его подозрения сегодня утром.
Доктор Кван кивал в такт словам капитана и думал о смерти. Длинные пальцы лекаря-самоучки играли с металлическим стержнем, катая его между костяшками. Его коллега Лис отчаянно маялся, изнывая от необходимости стоять здесь и сейчас, пока наконец ему не надоело:
– Все умирают. Никто не вечен. Можно я уже пойду?
Несколько десятков возмущенных взглядов пронзили медика насквозь, но тот их не заметил.
– Жизнь скотски устроена, друзья мои. Рано или поздно в человеке что-то ломается, и он прекращает быть. Это обычная ситуация, ее…
– Заткнись, Лис! – оборвал его капитан. – Прояви хоть немного уважения к покинувшему нас…
– Ох, простите, я был немного груб. Позвольте, я откланяюсь и отправлюсь в темный угол, чтобы до скончания веков предаваться плачу о безвременной кончине столь славного человека? – ядовито проговорил Лис. – Это ведь самое полезное дело, которое каждый из нас теперь может сделать!
Ненависть команды можно было резать на куски и раскладывать по тарелкам.
Мертвец зашевелился в своем углу, рассеянно перебирая законы и выискивая в них лазейку, по которой можно было наказать наглеца. Но, не найдя, забыл о происходящем.
– Не боишься в темном углу сам безвременно «окончиться», Лисичка? – подал голос Буран.
Капитан занервничал. Мертвец поднял голову и нашел пустым взглядом бунтаря.
– Все, Лис, свободен. Буран, на этот раз прощаю.
Лекарь
Раньше я думал, что на корабле не любят Зиана. Думал, что недолюбливают самого Крюкомета за его очень тяжелый характер. Считал, что Волк и Сиплый стоят на пьедестале отвратительнейших созданий. Но сейчас на первое место взгромоздился широколицый Лис. И ведь в нем не было злобы, только раздражение и убежденность в собственной правоте. Исключительная убежденность. Омерзительная!
– Проводим же в последний путь нашего старого Кунни, – громыхнул капитан, на лице которого царила истинная скорбь. – Он был хорошим человеком и отличным, клянусь печенкой, стюардом. Лучшим стюардом, уж простите меня!
Я заметил, как седоусый Ворчун пробрался сквозь толпу к Половому и что-то спросил. Старшие матросы оба, словно сговорившись, посмотрели в мою сторону. В висках застучали молоты, и я мигом забыл про возмутительное поведение доктора.
– Давайте соберемся на нижней палубе и попрощаемся с ним, – закончил, наконец, Гром.
Молчаливые моряки по одному покидали столовую, отправляясь по освещенным коридорам на нижнюю палубу. Ледоход давно уже остановился, и я слышал, как гудят приводы, опускающие гигантский грузовой трап на корме.
Кунни положили в выдолбленную под прикрытием древнего тороса яму, затем аккуратно заложили его тело кусками серого льда. Я ждал, что Балиар начнет обряд прощания со старым стюардом, но тот лишь кутался в шкуру, наброшенную поверх парки, и задумчиво смотрел куда-то вдаль.
– Почему шаманы без масок? – тихо спросил я у Фарри. Тот пожал плечами, зато мне ответил Шон, стоящий, оказывается, прямо за моей спиной:
– У странников Пустыни другие порядки. Мы все мечены Темным богом, нам нет нужды просить о чем-нибудь у него. Он и так нас ждет.
Говорил он спокойно, даже чуточку задумчиво. А душа его ныла от страха и отчаянья. Я даже обернулся на него. Лицо моряка закрывал шарф, оставив лишь щелочки для глаз.
– Он был стар, Шон, – сказал я.
– Я понимаю! – с натянутым весельем ответил тот. Бросив странный взгляд на капитана, пират нервно передернулся.
– Жалко прощаться с тобой, Кунни, – громко пробасил Гром. Его глубокий голос мигом оттеснил гул снежной пустыни, даже далекий стон льдов притих, будто вслушиваясь в слова пирата. – Жалко, но все мы рано или поздно уйдем на дно.
Команда окружила ледяную могилу. Кто-то притопывал от холода, кто-то шмыгал носом, но при этом все действительно провожали товарища, а не отбывали повинность присутствия. Меня немножко подташнивало от липкого страха Шона, однако я остро чувствовал торжественность момента. На севере, среди льдов, смерть всегда таится где-то неподалеку. И ты об этом знаешь, всегда знаешь! Можно сказать, ты к ней привык, но каждая встреча с небытием – это по-прежнему прикосновение к неведомому. К непостижимому.