Месть обреченного
Шрифт:
– Только ищи не в адресном бюро, а по спискам ЖКО. Не следует преждевременно "пускать воду", чтобы не спугнуть его. Вдруг он и впрямь причастен к теракту. К тому же в адресном столе может и не быть его координат – обычная практика в работе комитета.
– Понял. Спасибо, Иван Палыч. Добью дело до ручки – с меня бутылка. – Ты мне лучше достань приличный кофе в зернах. Он поболтал осадок в чашке.
– А то от хваленого растворимого вместо прояснения в мозгах… э-э… только давление
– По-моему, тот кофе, что мы сейчас пили, высший класс.
– Ага, – согласился Палыч с ноткой сожаления в голосе. – Это меня девчата из общего отдела угостили. Увы, уже закончился.
– Заметано. Подключу Баранкина, у него жена в этих делах дока. Выроет из-под земли.
– Как он там? По-прежнему пижонит?
– Временами. Привычка – вторая натура.
– Ничего, остепенится. К сожалению…
Ого! Это что-то новое… Надо же – Палыч расчувствовался.
– Почему – к сожалению?
– Поживешь с мое – поймешь. Ты думаешь, я всегда был таким… э-э… индюком?
– Не наговаривайте на себя…
– Брось, не льсти мне. Не люблю. Если честно, я готов всю свою хваленую мудрость отдать за пижонство высшей пробы без всякой жалости. Что дали мне годы? Только чувство собственной ущербности и ненужности…
Под впечатлением непривычных для меня откровений Палыча, я вскочил в первый попавшийся троллейбус, идущий в направлении центра города, и протолкался на заднюю площадку.
Но даже будучи в несколько заторможенном состоянии, я все же успел заметить острый и с виду мимолетный взгляд, едва не осязаемо царапнувший мою щеку.
Прислонившись к поручню, я краем глаза стал наблюдать за человеком, который, как теперь мне вспомнилось, появился на троллейбусной остановке буквально в последнее мгновение перед отправлением.
Однако он больше не выказывал никакого интереса к моей персоне, а стоял, демонстративно разглядывая пробегающие мимо окон троллейбуса городские виды. Именно – демонстративно, потому что обычные пассажиры ведут себя несколько иначе.
Значит, и мне прицепили "хвост". Чтобы я не очень скучал.
Кто это, наша "наружка"?
Или служба безопасности?
Или?..
Стоп, хватит фантазий! Так недолго и в ящик сыграть от нервного перенапряжения. Разберемся и с "хвостом". Главное – спокойствие.
Легко сказать – спокойствие… Неприятный холодок, появившийся помимо моей воли где-то в районе сердца, начал постепенно превращаться в льдину, замораживая внутренности. А в голову полезло такое…
Блин! Что вам нужно, сволочи, от бедного, несчастного мента!? Вот он я, весь на виду, зачем за мной следить!?
Серега, возьми себя в руки! Ты ведь не во враждебном Афгане, а дома. Дома! Так в чем проблема? Все будет хорошо, дружище, все будет хорошо…
Киллер
Пробуждение было долгим и трудным, будто выздоровление после тяжелой болезни.
Мне чудилось, что я выползал из трясины, засосавшей меня по горло. Но чья-то невидимая чугунная рука колотила по макушке, загоняя все глубже и глубже в зловонное болото.
Невероятным усилием воли я попытался открыть глаза, но красная пелена держала веки, как резиновый клей.
И только когда я с отчаянием обреченного открыл пересохший рот и закричал, туман, застивший глаза, рассеялся.
Я увидел перед собой сплетение каких-то железных конструкций и бетонную стену в ржавых подтеках. Стена была в трещинах, сквозь которые пробивались зеленые ростки каких-то растений.
Удивительно – я кричал, но мои уши слышали всего лишь слабый стон. Поразило меня и другое – я почему-то стоял, несмотря на свое беспамятное состояние.
И лишь окончательно стряхнув с себя оцепенение, я наконец понял, что нахожусь в цехе заброшенного завода и привязан к колонне крепкими веревками.
Через окна с битыми стеклами под самой крышей в помещение вливался неяркий сероватый свет, из чего я заключил, что теперь, скорее всего, раннее утро. На фоне окон мелькали молниеносные черные тени; это возвращались из ночной охоты летучие мыши.
Едва очнувшись, я сразу же вспомнил "Эмбиру" и дона Мануэля, свое падение в бездну и темень за окнами пулькерии.
Насколько я помнил, все случилось ночью, а потому маловероятно, что я был без сознания до вечера другого дня.
Неожиданно вспыхнул яркий свет, и мне поневоле пришлось зажмурить глаза.
– А-а, очухался, красавчик!
За этими словами последовал довольно чувствительный удар по печени, и я охнул. Свет погас – вернее, ушел в сторону – и передо мною возник уже знакомый мне толстяк в полосатых штанах.
Я рассмотрел его во всех деталях лишь спустя две-три секунды, когда глаза привыкли к нормальному освещению.
Да, это был толстяк, только теперь его сытая самодовольная рожа превратилась в маску ненависти. В руках он держал мощный электрический фонарь и внушительного вида тесак, поигрывая им со сноровкой, указывающей на недюжинное умение владеть этим, достаточно серьезным в руках профессионала, оружием.
Подсвеченный сбоку-снизу своим же фонарем, толстяк был похож на хорошо откормленную жабу. Его нижняя челюсть с многочисленными жировыми складками все время двигалась, словно он все время жевал, даже во время разговора. – Наконец-то, хев… хев… хев…