Месть Ориона (Орион - 2)
Шрифт:
Диомед приблизился к упавшему воину, тот уже поднялся на ноги и выставил перед собой щит, выхватывая длинный меч из ножен. Царевич Аргосский взял в правую руку копье подлиннее и потяжелее и угрожающе потряс им. Я не мог разобрать, какими именно словами обменивались двое мужей, но они что-то кричали.
А потом вдруг побросали оружие, бросились навстречу друг другу и затем обнялись, как недавно расставшиеся братья.
Я был ошеломлен.
– Должно быть, выяснили, что они родственники, - пояснил Политос.
– Или один из них гостил когда-то в доме другого.
– А как же война?
Старик покачал седой головой:
– Ну и что?
Оба воина обменялись мечами, а потом вернулись к своим колесницам и разъехались в разные стороны.
– Не удивительно, что война продлилась десять лет, - пробормотал я.
Впрочем, если Диомед в этот день свою первую схватку закончил бескровно, больше ничего подобного я не заметил. Колесницы наезжали друг на друга, копейщики разили четырнадцатифутовыми копьями своих врагов, как это будут делать пиками средневековые рыцари через две тысячи лет. Бронзовые наконечники копий достигали длины в локоть. И когда вся энергия мчавшейся четверки лошадей концентрировалась на блестящем острие, оно разило цель подобно выпущенному из пушки снаряду. Встречая такой удар, мужи в тяжелых панцирях мячиками вылетали из повозок и падали на землю. Бронзовая броня не в силах была защитить от этой сокрушительной мощи.
Воины предпочитали встречаться с врагом не сходя с повозок, хотя тут и там я видел сброшенных на землю всадников - они дрались пешими. Пехота по-прежнему держалась в арьергарде, бойцы щурясь угадывали знакомые силуэты в облаках пыли, пока благородные воины сходились в единоборстве. Может быть, они ждали сигнала? Или эта неразбериха отдельных поединков свидетельствовала об искусной военной тактике? Впрочем, возможно, пехотинцы знали, что не смогут противостоять бронированным знатным воинам, вооруженным смертоносными копьями? Вот съехались две колесницы, один из возничих ударом копья пробил голову противнику, а вот пара облаченных в панцири знатных воинов сражаются в пешем бою, нанося удары длинными копьями. Один из них вдруг резко развернулся и ударил тупым концом своего копья противника сбоку. Тот повалился на землю, и хитрый враг пронзил копьем его открывшуюся шею. Кровь хлынула на жаждущую землю.
Но вместо того, чтобы подняться в колесницу и вновь ринуться на врага, победитель опустился на колени и торопливо начал расстегивать ремни на панцире убитого.
– Богатый трофей, - объяснил Политос.
– Если продать только меч, вина и пищи на месяц накупишь.
Тут с обеих сторон вперед повалила пехота, одни стремились помочь соратнику обобрать труп, другие защищали убитого. Свалка вскоре переросла в серьезное столкновение; в ход пошли ножи, топоры, дубинки. Впрочем, исход боя решил закованный в броню знатный воин. Орудуя мечом, он пошел на пехоту противника, отсекая конечности и пресекая жизни; редкие пехотинцы, оборонявшие труп, поспешно спаслись бегством. Потом люди его приступили к грабежу, а он охранял их, покинув сражение так же бесповоротно, как если бы его убили.
К этому времени колесницы в основном либо уже вышли из строя, либо оказались пустыми. Воины бились пешими, орудуя длинными копьями и мечами. Я видел, как защищенный броней знатный колесничий подбирал камни и, удачно целясь, швырял их точно в цель. Колесничие-лучники, прикрываясь стенками своих повозок, наносили урон пехоте, беспрерывно пуская стрелы. Я видел, как тяжеловооруженный воин вдруг выронил копье и, взвыв от боли, схватился за свое могучее плечо, в которое вонзилась стрела... Промчалась колесница, и стоявший в ней воин поразил лучника, сбросив затем наземь мертвое тело с зазубренного наконечника копья.
Диспозиция изменилась мгновенно; не зная тактических планов полководцев, можно было подумать, что положение воюющих сторон никем не контролируется. Благородные воины, сражавшиеся один на один, более интересовались грабежом, чем победой над вражеским войском. Словно бы вокруг шла игра, а не война. Но игроки поливали землю густой алой кровью, а воздух был полон криками боли и ужаса.
Выходило - и это, конечно же, самый важный вывод, - что ретироваться опасней, чем встретить врага лицом к лицу в честной схватке. Я видел, как развернулась упряжка, чтобы удрать от двух колесниц, разом наехавших на нее. Один из нападавших поразил пытавшегося убежать воина копьем прямо между лопаток. Лошади отступавших взвились, и пока стоявший в повозке воин пытался перехватить вожжи из рук убитого и обуздать лошадей, подъехал другой копейщик и убил его - тоже ударом в спину.
Бежавшие пехотинцы получали стрелы в спины или же падали как подкошенные от ударов мечами бойцов-колесничих.
Все, что творилось на поле боя, скрывалось за густыми клубами пыли. Вновь раздался яростный клич, ему вторил рев множества мужских голосов. Громом сотрясли землю лошадиные копыта. Из пыли вынырнули три дюжины колесниц, мчавшихся прямо к тому месту земляного вала, где стояли мы.
– Царевич Гектор!
– воскликнул Политос с трепетом в голосе.
– Погляди, как он рубит ахейцев.
Гектор либо перегруппировал свое войско, либо придержал часть колесниц в резерве вдали от развернувшейся битвы. Как бы там ни было, теперь они неслись сквозь войско ахейцев, кося врагов налево и направо. Массивное длинное - едва ли не четырнадцатифутовое - копье Гектора до половины было покрыто кровью. Он орудовал им легко, словно жезлом, пронзая панцири всадников и кожаные куртки пехотинцев; колесница его неотвратимо приближалась к валу, который защищал песчаную косу, лагерь и корабли. Какое-то время ахейцы еще пытались сопротивляться, но когда колесница Гектора прорвала неровную линию бойцов, оборонявших берег, и направилась к воротам, греки бежали: знать и простые воины, конные и пешие - все с криками бросились под защиту земляных валов.
Гектор и колесницы троянцев сеяли ужас среди бежавших в панике ахейцев. Они убивали, убивали и убивали. Копьями, мечами, стрелами. Бойцы бежали хромая, спотыкаясь, истекая кровью... Стоны и вопли наполнили воздух.
Громыхая и подскакивая, к воротам мчалась ахейская колесница, проносясь мимо бегущих пехотинцев и иногда сбивая их наземь. Я различил великолепную броню на широкоплечем приземистом воине; это был Агамемнон, великий царь. Теперь он уже не казался столь великолепен и величествен, как в начале битвы. Исчез его гребнистый шлем с плюмажем. Золото брони покрыл слой пыли. В правом плече царя торчала стрела, кровь текла по руке.
– Мы обречены!
– взвизгнул он неожиданно высоким голосом.
– Обречены!
4
Ахейцы бежали под защиту вала, за ними по пятам гнались колесницы троянцев, далее следовали пехотинцы, угрожающе размахивавшие мечами и топорами. То тут, то там пеший троянец замирал на мгновение, чтобы метнуть из пращи камень в спину бегущего ахейца, или припадал на колено, чтобы выпустить стрелу.
Мимо меня пролетела стрела. Я обернулся и увидел, что мы с Политосом в одиночестве остались на гребне вала, все остальные феты вместе с надсмотрщиками уже спустились в лагерь.