Месть предателя
Шрифт:
– Почему?
– Наверно, пришлась не ко времени… или не ко двору. Какое-то время рукопись кочевала по редакциям журналов и разным издательствам. Но ее нигде не принимали. Никто не решался брать на себя ответственность. Даже отрывки не хотели печатать.
– А вы сами-то читали эту книгу?
– Да! Еще в рукописи! В то время ее действительно ни за что бы не напечатали.
– А кто-нибудь еще ее читал, кроме редакторов.
– Конечно! В нашем кругу ее прочитали почти все. И она многим понравилась, хотя и была спорной. Крамольного в ней было немного, но тогда, если помните, любая самостоятельная мысль уже являлась крамолой.
– Да, вы правы, – согласился Гордеев.
– Поняв, что в СССР эта книга никогда не будет
– И что же?
– Ребята намек поняли. Подумали хорошенько, так как знали, что за этим может последовать, и решились. Короче, мы по своим каналам переправили эту рукопись на Запад. В Германию. Тогда она еще называлась ФРГ. А русское эмигрантское издательство «Посев», что находится во Франкфурте-на-Майне, ее издало. Книга вышла в свет очень быстро, так как на Западе оказалась как раз ко времени. Многие тамошние газеты и журналы откликнулись на ее выход. Особенно русские. Поместили заметки, опубликовали критические и аналитические статьи западных экономистов. Книга имела огромный успех. Ее перевели и издали, кажется, в двенадцати странах. Естественно, не социалистического лагеря. Так что резонанс был огромный. И не только на Западе. Но и на Востоке – в СССР. Я думаю, что вы догадываетесь, какой именно.
– Могу себе представить, – сказал Гордеев.
– Думаю, что не можете, – усмехнулся Щербина. – Это нужно испытать на собственной шкуре. И ребята испытали… После выхода книги их стали у нас считать диссидентами. Со всеми вытекающими последствиями.
– Они попали в опалу? – спросил Гордеев.
– Разумеется.
– Их, наверно, стали прорабатывать на всевозможных собраниях – комсомольских, профсоюзных, партийных…
Щербина засмеялся:
– Если б только это! Но после цветочков, каковыми явились эти собрания, нужно было ожидать ягод. И они посыпались!
– Что вы имеете в виду?
Щербина ответил не сразу. Он поднялся со своей табуретки, постоял у окна, рассеянно глядя на летнюю пыльную улицу, которую орошали поливочные машины. Среднего роста, в тонких льняных серых брюках и модной шелковой рубашке.
– Невежину и Поташеву собирались пришить статью, – пояснил Игорь.
– Какую?
– Семидесятую. Сейчас ее уже нет в Уголовном кодексе.
– Это за антисоветскую агитацию и пропаганду?
– Да.
– Над ними был суд?
– Нет. До суда дело не дошло. Правда, ребят все же потаскали в КГБ. Провели разъяснительную работу… – Щербина вновь сел на свое место и продолжил: – В бывшем СССР, я думаю, это вам известно, инакомыслящими занималось Пятое управление КГБ. Люди из этого ведомства очень интересовались молодыми, талантливыми и перспективными экономистами. А то, что Поташев и Невежин были талантливыми, это они хорошо знали. Я думаю, что кагэбисты прочитали их книгу от корки до корки. И не только из служебной необходимости. В общем, ребята остались на свободе, и им даже позволили продолжать учебу. Но в опале они все же оказались. Зато, – бодро сказал Щербина, – они познакомились и сошлись с известными правозащитниками и оппозиционерами советскому тоталитарному режиму. А среди них было много достойных людей. – Это предложение Игорь Щербина произнес с некоторым сожалением. – Многие из которых потом были высланы или отправлены в лагеря.
Щербина снова замолчал, ненадолго уйдя в себя.
– Но, оказавшись в опале, – сказал Гордеев, – они все же сумели получить степень кандидатов экономических наук?
– Да. Как я вам уже говорил, в Пятом управлении интересовались талантами. Их вели, ими занимались. Кого-то кагэбисты наверняка вербовали и склоняли к сотрудничеству… Об одном таком таланте, я уже тогда был на Западе, мне как-то рассказал один знакомый чекист-перебежчик. Сейчас этот перебежчик популярный писатель. Пишет книжки, – Щербина усмехнулся, – в которых потихоньку сдает миру своих бывших коллег, раскрывает тайны подковерной внутридворцовой борьбы за власть, ну и так далее. В его будущей книжке будет фигурировать невымышленный персонаж – агент по кличке Плеханов. Талантливый экономист и непревзойденный стукач, сдавший органам немало достойных людей. И персонаж этот, и его кличка, как утверждает мой знакомый писатель, не вымышленные, а настоящие… Я хорошо помню ту прокатившуюся волну арестов и вызовов для бесед на Лубянку. Тогда ряды моих друзей и знакомых сильно поредели. За короткое время… В лицо этого стукача знали лишь единицы из высшего эшелона КГБ.
– А этот ваш знакомый – писатель – его знает?
– Только по донесениям, которые проходили через его руки. Ему даже неизвестно, мужчина это или женщина.
– Вот как?
– Да, – вздохнув, ответил художник.
Щербина отпил немного кофе и погрузился в свои воспоминания. Он молчал. Молчал и Гордеев. На кухне повисла тишина прошлого, которую нарушали только детские крики, раздававшиеся за окном, да легкие женские шаги в соседней комнате. Через какое-то время в кухню залетела оса, своим жужжанием вернула Игоря в настоящее, и он продолжил рассказ:
– После волны арестов мне стало не хватать «воздуха интеллектуальной свободы», то есть моих товарищей. Меня-то самого не трогали – из-за жены. Из-за Ирины. Она была дочерью известного военачальника. Он тогда еще был жив и обладал определенным весом и нужными связями. Но кольцо понемногу сжималось. Выставок у меня не было. Даже коллективных. Из Союза художников исключили. Повод был пустячный – драка в Доме журналистов, в ресторане. Дал по морде одному гаду – стукачу поганому. Мастерскую собирались отбирать… Вот тогда я и решил для себя, что хватит. Пора уезжать за бугор. Но как? Зять героя войны не мог просто так эмигрировать. Это был бы позор для страны. А разводиться с женой я не собирался. Что делать? Вечный русский вопрос! Тогда я собрался бежать. В Турцию. По Черному морю в надувной лодке. Даже съездил туда на разведку… Но вскоре западные голоса подняли из-за меня шумиху. Как художника меня там уже знали. После этого мне позвонили и пригласили зайти в ОВИР на беседу. А еще через неделю я уехал.
Щербина вновь на время замолчал. На очень короткое время.
– Да что это я все о себе да о себе, – спохватившись, сказал Игорь.
– Опомнился, Фази? – с легкой дружеской иронией сказал Александр Тиней, который до этого не проронил ни слова.
– Извините, – сказал Щербина.
– Ну что вы. Мне интересно все, – успокоил художника Гордеев.
– Что вас еще интересует? – спросил Игорь. – Спрашивайте.
– Скажите, после вашего отъезда из СССР вы поддерживали взаимоотношения с Невежиным?
– Иногда посылали друг другу весточки, а если и говорили, то только по телефону. Звонил обычно я. Ну а в гостях он у меня не был. Давно мы с ним не виделись. Ведь мой нынешний визит в Россию для меня первый… после отъезда.
– А с Поташевым? С ним встречались?
– С Поташевым мы однажды виделись. В Париже. Он был там по своим коммерческим делам. Зашел и ко мне, в мою мастерскую. Поболтали. В тот день у него было отчего-то приподнятое настроение. Но думаю, что не только из-за нашей встречи, а скорей всего, из-за удачно совершенной сделки. Что-то связанное то ли с нефтью, то ли с лесом. Точно не помню. Но еще выше его настроение поднялось, когда он в моей парижской мастерской познакомился с одним канадским бизнесменом. Моим постоянным покупателем, знающим толк в современной живописи. Мои картины когда-то положили начало его коллекции. Я тогда еще жил в Москве, а он в ту пору торговал с СССР пшеницей. Его ко мне привели знакомые моей жены. Канадец пришел, увидел и купил… так вот. Поташев быстро заинтересовался моим миллионером, когда узнал, кем тот является. Он предложил ему купить какое-то вооружение.